Юй Хуа - Братья

— Как я, Ли, сказал, так и будет, я слов на ветер не бросаю. Будьте спокойны, я все равно вернусь к вам директором! — орал он вслед инвалидам, желая их успокоить.

Слепые, постукивая палками по мостовой, услышали его крик и, зажав палки между ног, принялись аплодировать. Хромые, дураки и глухие тоже остановились и стали хлопать в ладоши. Ли заметил, что они развернулись, словно собирались идти обратно, и подумал, что инвалиды еще хуже Сун Гана. Он быстро замахал им руками, а сам затопал прочь, не оборачиваясь.

На протяжении нескольких дней Бритый Ли обивал пороги уездного партсекретаря, главы уезда, начальника уездного орготдела — пятнадцати чиновников всех мастей, с невиданным пафосом расписывая им свое желание вернуться в инвалидную артель. Высокое начальство, не дожидаясь, пока он раскроет рот, тут же звало кого-нибудь вытолкать посетителя взашей. На мелких сошках он сменил тактику и стал, цедя слова, напускать на себя жалостный вид. Выслушав излияния Бритого Ли, чинуши как один выливали на него ушат холодной воды и говорили решительное «нет». Государство, вишь ли, — система, кто из нее вышел, того поминай как звали. Ли думал про себя, что такое, мать ее, за система: не хотят мудаки из уездной администрации по-хорошему, будет по-плохому. Взбесившись, он решил показать им кузькину мать и устроить сидячую забастовку. Каждое утро он приходил к воротам уездной администрации, садился строго посередине и сидел там до самого вечера. Только когда сотрудники администрации начинали расходиться по домам, Бритый Ли покидал свой пост.

Поджав под себя ноги, он восседал у входа. На лице у него отчетливо читалось выражение: «Они не пройдут». Сперва наши лючжэньские не понимали, что это Ли такое творит, и он по собственной инициативе втолковывал всем и каждому:

— Это у меня сидячая забастовка.

Народ ржал, как полоумный. Все говорили, что с такой мордой он совсем непохож на мирно бастующего, больше смахивает на гневного мстителя из какого-нибудь фильма про боевые искусства. Кто-то посоветовал ему напустить на себя жалкий вид. Совсем классно было бы, конечно, сломать руку или ногу — так можно было б рассчитывать на сочувствие народа и партии и быстренько вернуться в инвалидную артель. Выслушав совет, Ли покачал головой:

— Нет нужды.

Обернувшись, он бросил взгляд на здание администрации и сказал, что уже ходил туда с жалким видом к пятнадцати разным мудакам (всего-то на одного больше, чем инвалидов в артели), ползал там перед ними на коленях, твердил про свое желание, и что в итоге? Хрена лысого и того не получил. Он решительно объявил народу, что ему не оставили другого выбора, кроме сидячей забастовки, и теперь он намерен бастовать до победного, пока не высохнут моря, не раскрошатся камни и не погибнет планета. Услышав это замечательное бахвальство, все одобрительно заойкали. Потом у Бритого Ли спросили, какие же есть такие способы, чтоб он прекратил свою забастовку.

— Во-первых, разрешить мне вернуться в артель. Во-вторых, торчать мне здесь, пока не окочурюсь, — ответил Ли, вытянув вперед два пальца.

Изрядно пообтрепавшийся Ли сидел целыми днями без еды и питья. По дороге к уездной администрации он подбирал всякий хлам, навроде пивных банок, пластиковых бутылок, газет и коробок, которые кучами копились перед входом. Все работники знали, что Ли принялся собирать мусор, и приносили ему всю домашнюю макулатуру. Площадка перед входом превратилась в настоящий пункт приема вторсырья. Заметив кого-нибудь с газетой в руках, Ли кричал ему, прочел ли он газету. Дочитанные газеты он немедленно требовал себе. Если кто-нибудь пил прохладительные напитки, то Ли останавливал несчастного, ждал, пока тот допьет, и забирал себе его бутылку или банку. Иногда, увидев кого-нибудь в изношенной одежде, он говорил:

— Такому человеку, как ты, в эдаком рванье ходить не пристало. Ну-ка снимай.

Задумав вернуться в артель, Ли так и не стал снова ее директором, а заделался вместо этого старьевщиком. Все в Лючжэни стали звать его Старьевщик Ли. А ведь он начал собирать всю эту дребедень исключительно в надежде прокормиться, никто и подумать не мог, что Ли сумеет благодаря этому прославиться и станет настоящим лючжэньским Королем старья, под стать прежнему Повелителю жоп. У кого дома заводилось что на выкид, тот шел к воротам администрации и просил Ли забрать. Но Ли по-прежнему продолжал свою сидячую забастовку и относился к ней со всем усердием. Он отвечал, что сейчас забрать не сможет и, тщательно записав адрес, говорил:

— Как пойду с работы, так и заберу.

А Линь Хун была поглощена своим счастьем. Ее представительный супруг каждое утро подвозил жену до фабрики на сверкающем ультрамодном велосипеде «Вечность», и она не один раз оглядывалась на него от ворот, всякий раз видя, как, не в силах расстаться, Сун Ган машет ей рукой, придерживая велосипед. Вечером, выходя из ворот фабрики, она видела его счастливую улыбку. Линь Хун понятия не имела, что у нее за спиной муж тайком помогает Бритому Ли. Когда она это обнаружила, уже прошел месяц.

Впервые заметив, что деньги и продталоны пропали из кармана мужа, она невольно улыбнулась и молча положила новые на прежнее место. Сун Ган стоял рядом, не говоря ни слова. От искренней улыбки жены ему было не по себе.

Линь Хун не знала, что Бритый Ли, как разбойник, каждый день отбирал у брата его деньги и продталоны. День за днем Линь Хун добавляла новые. Сначала она радовалась, думая, что Сун Ган стал заботиться о себе и есть, как проголодается. Но потом ей стало казаться странным, что раньше муж не решался потратить ни фэня, а теперь стал спускать все подчистую, не оставляя даже мелочи. Она подумала: «Что бы он ни покупал, все равно ведь должна оставаться какая-то сдача». Линь Хун подозрительно посмотрела на Сун Гана, и тот спрятал глаза.

— Что ты ел днем? — наконец спросила она.

Сун Ган раскрыл рот, но ничего не сказал. Линь Хун повторила вопрос, и муж, покачав головой, признался, что ничего не ел. Линь Хун замерла на мгновение, и тогда Сун Ган, пряча глаза, с тревогой сообщил ей о местонахождении денег и карточек:

— Я все отдал Бритому Ли.

Линь Хун молча осталась стоять посреди комнаты. Тут только она вспомнила, что Бритый Ли превратился тем временем в ободранного попрошайку. Она совсем забыла о его существовании: в ее мире остался один только Сун Ган и никого больше, и вот теперь этот козел снова ворвался в ее жизнь. Линь Хун, загибая пальцы, принялась считать, во сколько им встало месячное содержание Бритого Ли. Вышло шесть юаней, и она даже расплакалась от расстройства. Повторяя про себя «шесть юаней», она сказала, что им двоим, если жить экономно, этих денег хватило бы на целый месяц.