Юй Хуа - Братья

— Сынок, что на роду написано, того не изменишь…

Бритый Ли к тому моменту тоже покинул Лючжэнь и отправился в Шанхай. В своем прежнем драном наряде он пришел на автовокзал, а вот вещи за ним тащил какой-то молодой человек, похожий по виду на телохранителя. Кто-то заметил их и спросил, это еще что за чудо природы. Бритый Ли ответил, что это его шофер. Народ стал смеяться. Все говорили, что Ли обзавелся шофером, да машины-то у него нет — вот он вместе с этим типом и покатился в Шанхай на общественном транспорте.

Через несколько дней Ли вернулся, правда, не на автобусе. В Шанхае он купил себе красный «фольксваген-сантана». Персональное авто с персональным водителем остановилось перед зданием универсама. Из седана вышел человек в черном костюме от «Армани». Дырявое старье покоилось теперь в мусорном баке где-то в Шанхае.

Сперва народ не узнал Бритого Ли. Все привыкли к его драной одежде, и потом, на таких роскошных машинах разъезжали только товарищи руководители. Зеваки стали гадать, что это за тип в кожаных ботинках пожаловал в Лючжэнь. Его сверкающая бритая голова казалась смутно знакомой, словно бы ее показывали по телику. Может, это из города начальство? Или из провинции? Пока народ гадал, уж не из Пекина ли приехала важная птица, озабоченный придурок, по-прежнему не снимавший свои гринвичские часы, выбился вперед и звонко пропел:

— Товарищ директор!

Толпа удивленно загудела. Потом кто-то ошарашенно произнес:

— Выходит, это Бритый Ли!

И кто-то добавил:

— Лицом-то как похож! Прям вылитый!

Так наша Лючжэнь перевернулась с ног на голову. Бритый Ли и глава уезда Тао Цин спелись не разлей вода. Вместе они заявили, что сметут к черту старый поселок и выстроят на его месте новый. Народ поговаривал, что это в чистом виде сговор власти и капитала: Тао Цин выпускал директиву, Бритый Ли давал деньги, и дома сносили целыми улицами. Скоро старой Лючжэни не стало. Целых пять лет с утра до вечера по поселку клубилась пылища, и народ устал жаловаться, что дышит ей вместо кислорода и носит на шее заместо платка. Говорили, что Бритый Ли, как самолет В-52, ведет ковровую бомбардировку поселка. Некоторые ответственные товарищи воспылали совсем лютой ненавистью. Они заявляли, что один из эпизодов «Троецарствия »* разворачивался в Лючжэни, в «Путешествии на Запад»* тоже про нас есть пол-эпизода, а из «Речных заводей»* так вообще целых две истории. А теперь все это сносит Бритый Ли.

Уничтожив старый поселок, Ли принялся возводить новый. За каких-то пять лет улицы расширили, да и переулки тоже, понастроили многоэтажных домов, а пыли заметно поубавилось — даже стало, чем дышать. Но народ все равно был недоволен: поговаривали, что старые дома хоть и были маленькие да убогие, но ведь их государство раздавало за так; а в нынешних, больших да новых, можно было поселиться, только заплатив за это Бритому Ли. Ведь говорят, лиса близ норы на промыслы не ходит, так этот Ли, чтоб ему пусто было, все, что мог, вокруг норы выжрал — нажился на своих земляках. Еще жаловались, что и деньги теперь стали не те. Нынче тыща юаней и в подметки прежним ста не годится. Старики ругались, что улицы стали шире — сплошные машины да велосипеды, сигналят с утра до ночи. Раньше-то улицы хоть и были узкие, зато можно было, стоя по обе стороны от дороги, через нее переговариваться. А теперича мало того что через дорогу ничего не слышно, так и рядом стоя все орать приходится. Раньше-то был всего один на весь поселок универсам и один магазин «Ткани». Теперь супермаркетов одних штук семь-восемь наберется, а одежный магазин чуть не под каждым кустом. Все витрины шмотками завешали.

Народ, разинув рты, наблюдал, как Бритый Ли превратился в настоящего воротилу. Пойдешь в самый роскошный лючжэньский кабак — так он ему принадлежит; захочешь в самый лучший спа-салон — так и тот тоже; отправишься в самый большой торговый центр за покупками — и тут не промахнешься. Народ в Лючжэни повязал на шеи галстуки и обрядился в иностранные бренды: нацепил новые носки, майки, трусы, кожаные ботинки и куртки, джемперы, пальто и костюмы — все это была продукция Бритого Ли. Он производил по лицензии одежду двадцати с лишним иностранных марок. Дома, в которых народ жил, тоже были выстроены Бритым Ли, и ели лючжэньцы фрукты и овощи из его поставок. Он даже купил крематорий и кладбище. Так и мертвые оказались в его власти. Ли, как гигантский трест, обеспечивал лючжэньцев всем необходимым: от питания до одежды, от жилья до утвари, от жизни до смерти. Никто не знал, насколько же велик его бизнес и сколько он зарабатывает в год. Сам Ли бил себя в грудь и кричал, что вся сраная администрация уезда живет на его сраные налоги. Некоторые заискивающе объявляли его совокупным ВВП всего уезда. Когда слухи об этом дошли до Бритого Ли, он был очень доволен.

— Я и есть этот сраный ВВП, — кивал он.

Так разжились и Зубодер с Мороженщиком. Старый Ван целыми днями лениво бродил по улицам и, закатывая глаза, жаловался, что совершенно не умеет тратить деньги. Бабок-то столько, что не перечесть, а он, бедный, все никак не возьмет в толк, на что их употребить. А Зубодер, разбогатев, совсем пропал из виду. Он круглый год проводил в поездках и сумел за пять лет исколесить весь Китай. Тогда Зубодер стал ездить с тургруппами по миру. Четырнадцать инвалидов превратились в высококвалифицированных научных сотрудников и стали жить в свое удовольствие: сладко ели, сладко пили, сладко спали. Народ называл их «золотой молодежью».

Тут как раз обанкротилась наша лючжэньская скобяная фабрика. И Писака Лю, и Сун Ган оказались сокращенными. Писака и представить себе не мог, что мир так быстро изменится: побирушка Ли станет самым богатым человеком в поселке, а сам он, обеспеченный верным куском хлеба от государства, окажется на распутье. Встречая на улице Сун Гана, он изображал жалость. Похлопывая товарища по плечу, Писака говорил, будто вспомнив что-то:

— Как ни крути, а ты ж все-таки ему брат…

Потом он, пользуясь моментом, принимался честить Бритого Ли: мол, где еще сыщется такая черствая душа, чтоб, разбогатев, обеспечивать чужих людей всякой фигней, а о брате родном и не вспомнить. Взять хоть Зубодера с Мороженщиком — да что там, инвалиды уже стали местной знатью, а родной-то брат зубы на полку положил, пока Бритый Ли делает вид, что ничего не знает.

— Это называется «Вина и мяса слышен запах сытый, а на дороге — кости мертвецов»*, - добавлял он.

— Я не кость, — холодно отвечал Сун Ган. — И Ли не вино и не мясо.

Потеряв работу, Сун Ган, как обычно, вечером приехал на ткацкую фабрику за женой. Велосипед «Вечность» служил ему уже больше десяти лет — все это время Сун Ган в любую погоду отправлялся встречать на нем Линь Хун. К тому моменту работницы фабрики обзавелись собственными велосипедами — сплошь иностранных марок, а многие так и вовсе пересели на мотороллеры. Во всей Лючжэни было не сыскать больше места, где бы торговали «Вечностью». Хотя Линь Хун с Сун Ганом жили не то чтобы очень богато, но и они обзавелись в свое время цветным телевизором, холодильником и стиральной машиной. В общем-то купить новый велосипед не составляло труда. Линь Хун так и не завела его, потому что верная «Вечность» каждый день провожала и встречала ее с работы. Она понимала, что «Вечность» поизносилась и стала совсем старомодной, но, пока другие работницы уносились прочь на своих новеньких великах и мопедах, Линь Хун все так же опускалась на заднее сиденье, обхватывала велосипедиста за спину и сладко улыбалась. Ее счастье было не тем, что раньше: она радовалась не тому, что ее ждет спецмашина, а тому, что вот уже больше десяти лет ее ждет тот же верный мужчина с тем же стальным другом.