Юй Хуа - Братья

— Господин директор сказал, что Сун Ган тяжело болен и нужно как можно быстрее класть его в клинику. Он сказал, что не нужно думать о деньгах: на этот счет каждые полгода будет перечисляться сумма в сто тысяч. Если этого будет недостаточно, то тебе нужно просто намекнуть. Господин директор устроит все.

Линь Хун, сжимая сберкнижку, отупело стояла, пытаясь сообразить, что значит сто тысяч. Она никогда в жизни не думала о подобной сумме. Заметив, что прохожие пялятся на сберкнижку в ее руках, Линь Хун испугалась и только тогда пришла в себя. Она быстро зашагала домой, но, дойдя до порога, передумала. Финансовый директор сказал, что Сун Гану не стоит знать о деньгах, а потому Линь Хун развернулась и пошла в банк. Там она сняла со счета две тысячи, намереваясь отправить Сун Гана на следующий день в больницу. Потом медленно побрела. Перед ней то и дело появлялся из прошлого ржущий во всю глотку Ли. Ей вдруг стало казаться, что он отличный малый и ей не нужно было относиться к нему с отвращением.

Не прошло и двух месяцев восторгов, как Писака Лю внезапно понял, что безнадежно устарел и на него опять никто не обращает внимания. Гонорары тоже закончились. Тогда Писака стал бить себя в грудь: он, мол, своими руками изваял славу Бритого Ли, а его труд так быстро забыли. Понаехала куча журналистов, и все как один набросились на этого Бритого — никому и дела не было до Писаки. Писака отлавливал журналистов на улице, чтоб поведать, что первый репортаж о Бритом Ли написал именно он, а те мямлили что-то в ответ и неслись к офису Ли за интервью. Кто приходил поздно, до того не доходила очередь, и приходилось ждать следующего дня.

Писака оброс щетиной и взъерошенными патлами. Он разгуливал по Лючжэни в жеваном костюме. Его черные ботинки покрылись пылью и стали серыми. Приезжие не обращали на него внимания, и он взялся за своих. Ухватив какую-нибудь жертву, Писака принимался нудеть, перечисляя до бесконечности свои великие заслуги в деле прославления Бритого Ли. В конце он всегда добавлял:

— И все для других старался. Чужим людям приданое отшивал.

Эти жалобы расползались и постепенно достигли Бритого Ли.

Тогда он велел подчиненным разыскать и притащить Писаку.

— Уж я его образумлю, — сказал он.

Когда Писаку нашли, он стоял на улице с яблоком во рту. Посланцы сообщили, что Ли хочет с ним встретиться. Писака от возбуждения аж вдохнул не в то горло свое жеваное яблоко. Согнувшись пополам, кашляя и молотя себя кулаками по груди, красный как рак, он следовал за посланцами. Добрался наконец до офиса и только там сумел откашлять попавший не туда кусок. Отдышался, словно ему чудом удалось избежать гибели, и вытер показавшиеся на глазах слезы.

— Я знал, что Ли в конце концов пришлет за мной. Все ждал, когда же он это сделает. Я знал, что он человек приличный, что добра не забывает… — твердил Писака.

Писака вошел в стометровый кабинет Бритого Ли, когда тот обсуждал по телефону какую-то сделку. Он огляделся по сторонам, щелкая языком от восторга, и как только Ли положил трубку, с улыбкой произнес:

— Слышал я, что кабинет у тебя роскошный. Сегодня вот убедился, что не брехня это. Приходилось мне бывать в кабинете у начальника уезда — он у него довольно большой, но по сравнению с твоим — просто сортир.

Бритый Ли смерил Писаку холодным взглядом, так что у того отбило всякое воодушевление. Тогда Ли, наморщив брови, спросил:

— Говорят, ты там мутишь по поселку воду?

Писака, побледнев, как полотно, усердно замотал головой:

— Нет, нет, нет-нет…

— Мать твою, — грохнул Ли по столу. — МАТЬ ТВОЮ!

Писака дернулся два раза на каждое ругательство и подумал, что песенка его спета: нынче Бритый Ли высоко взлетел и справиться с ним для такого человека ничего не стоит — все равно что муху прихлопнуть. Тогда Бритый Ли с холодной усмешкой спросил:

— Что ты там треплешь? Говоришь, ты для меня приданое отшивал?

Писака, согнувшись пополам, ответил:

— Извините, товарищ директор, извините, виноват…

Ли подергал себя за фалду костюма со словами:

— Это, что ли, твое приданое?

Писака задергал головой:

— Нет-нет…

— Да ты знаешь, что это за фирма? — с гордостью объявил Ли. — Это «Армани». А Армани кто такой? Итальяшка один, самый известный на весь мир портной. Да ты знаешь, сколько это стоит?

Писака закивал, как болванчик:

— Наверняка очень дорого, очень дорого…

Ли выставил вперед два пальца и сказал:

— Два миллиона лир.

Услышав про два миллиона, Писака затрясся от ужаса. Откуда этому простаку было знать про итальянские лиры? Он знал только, что иностранные деньги всегда дороже китайских. А потому, разинув рот, заверещал:

— Мамочки, два миллиона…

Бритый Ли сполна насладился его испуганным видом и с улыбкой добавил:

— Мой тебе искренний совет: следи за тем, что мелешь.

— Да, да, всенепременно. Говорят же: язык мой — враг мой. Я обязательно буду следить, — ответил Писака.

Отчитав Писаку как следует, Бритый Ли изменился в лице и дружелюбно произнес:

— Присаживайся.

Лю не сразу пришел в себя. Только когда Бритый Ли повторил свою просьбу еще раз, он осторожно опустился на стул.

— Очерк-то я твой прочел, — дружелюбно проворковал Бритый Ли. — Ну ты, мать твою, даешь! Как ты до ключа-то этого додумался?

Писака облегченно выдохнул и с радостью ответил:

— По вдохновению!

— Вдохновению? — Ли показалось, что это уже слишком, и он выдохнул: — Мать твою, скажи попросту.

Писака многозначительно улыбнулся и, вытянув шею, прошептал:

— Я ведь раньше тоже частенько в уборной того. Я человек опытный…

— Правда, что ль? И ты тоже? — возопил Ли. — И что ж у тебя за опыт?

— Опыт с зеркальцем, — Писака вскочил и принялся изображать все в лицах. — Если протянуть куда надо зеркальце, то можно в нем на отражение любоваться. Так и не упадешь, и вовремя можно поймать момент, когда кто-то входит.

— Мать твою! — Ли ударил себя по лбу. — Как же я тогда до этого не додумался?

— Зато ты видел задницу Линь Хун, — почтительно произнес Писака. — А я одну жопу Кузнецовой жены.

— Мать твою, — сверкая глазами, произнес Бритый Ли. — Да ты, паршивец эдакий, талантище. У меня всего в жизни три страсти: деньги, бабы и талант. Ты, поганец, как раз третий выходишь. Контора-то моя сейчас стала большая, нужен нам специалист по связям с общественностью. Сдается мне, что ты, паскуда, как раз подходишь…

Так Писака Лю стал пресс-секретарем Бритого Ли. Через пару дней перед лючжэньцами предстал уже не прежний простофиля, а аккуратно причесанный тип в костюме с иголочки, блестящих кожаных ботинках, белой рубашке и красном галстуке. Когда Бритый Ли выскакивал из своего «фольксвагена», вслед за ним вылетал и Лю. Его больше не звали Писакой, а стали величать Пиарщиком Лю. Он накрепко запомнил слова Бритого Ли о том, что нужно держать рот на замке, и, если кто из лючжэньцев хотел чего-нибудь добиться, Лю был нем как рыба.