Юй Хуа - Братья

— Я больше не могу трепать языком, как раньше. Я теперь глашатай господина директора, — делился он в кулуарах.

Ли не прогадал: когда следовало молчать, из Писаки было и тремя палками не вышибить ни слова, зато уж когда нужно было пустить в ход красноречие, он разливался соловьем. Покуда лючжэньцы смаковали подробности приключившегося с Бритым Ли скандала, Писака не уставал поправлять их:

— Господин директор — мужчина холостой. Ежели холостой мужчина какую женщину оприходует, то это не скандал. А что такое скандал, спрашивается? Это когда муж с чужой женой развлекается, а жена — с чужим мужем.

Народ спрашивал:

— А если чужая жена с Бритым Ли развлекается — то это как?

— Это скандал, — кивнул Писака. — Только у них там скандал, а господин директор чист, как стеклышко.

Скоро вести о трепе Писаки дошли до Бритого Ли. Он остался ими чрезвычайно доволен:

— А ведь этот ушлепок верно толкует. Такому, как я, холостяку — да отымей он хоть всех баб в мире, — скандал не светит.

Заделавшись Пиарщиком Лю, Писака первым делом занялся бесконечными письмами, приходившими от девиц со всей страны. От мыслей о том, что обладатель такого несусветного богатства не познал еще вкуса любви и не видал еще настоящей девки, женщины пускались в мечтания и строчили Бритому Ли письма с признаниями в самых чистых чувствах. Были среди них и девочки, и молодые бабы, были приличные, а были и сущие оторвы, встречались и городские, и деревенские, школьницы, студентки, аспирантки — все писали о том, что они еще девушки, даже одна профессорша. В письмах одни намекали, а другие заявляли черным по белому, что готовы подарить свое драгоценное, оберегаемое девство нашему Бритому Ли.

Почтовый фургончик каждый день извергал мешок писем у проходной. Его тут же подхватывали два дюжих молодца и тащили в кабинет к Писаке, вернее, Пиарщику Лю. Недавно вступивший в свои права, Лю принимался за работу с невероятным усердием. Его кабинет находился через стенку от Бритого Ли, и он, совсем как начальник, трудился каждый божий день не покладая рук, так что на сон оставалось не больше пары-тройки часов. Он проглатывал бесконечные письма, выбирал из них самые стоящие и зачитывал их Бритому Ли. Тот вкалывал так, что едва находил время вздохнуть, и Писаке не оставалось ничего другого, как читать урывками, выкраивая подходящее время. Пока Ли справлял малую нужду, он успевал прочесть кусочек, пока восседал на унитазе — еще кусочек, пока тот ел — еще один; когда Бритый Ли выходил из дому, он несся, читая, следом, когда он нырял в свой «фольксваген», Лю устремлялся, читая, за ним. Глубокой ночью, когда Бритый Ли возвращался домой и падал в постель, Пиарщик становился у кровати и продолжал потчевать его своими историями. Едва Ли засыпал, он, скрючившись, уплывал в сон у него в ногах, а едва тот просыпался — мгновенно подскакивал с кровати и продолжал чтение, пока его начальник чистил зубы, умывался, завтракал, доезжал до офиса и принимался там в кабинете за обычную работу. Лишь тогда Пиарщик Лю бежал чистить свои собственные зубы, умывать свою физиономию и поглощать свой завтрак. Потом он тут же зарывался в новую груду писем.

Лю не расставался с Ли ни на секунду. Девичьи письма возбуждали Бритого Ли почище иного допинга. Стоило ему подумать, сколько девиц, выстроившись в очередь длиной с Великую Китайскую стену, ожидают его по всей стране, руки сами собой начинали почесывать от волнения ляжки. Пиарщик Лю отбирал самые эффектные пассажи, и, когда он принимался за чтение, у Бритого Ли загорались глаза. Он взвизгивал, как детсад овец:

— Правда? Правда?

В конце концов Бритый Ли так привязался к этим письмам, что они превратились в его духовную опору. Когда на него наваливалась усталость, он, как заправский наркоман, просил Лю почитать ему немного и тут же, исполнившись сил, вновь погружался с головой в работу. Отвечая на вопросы интервью или ведя переговоры, он часто срывался, обуреваемый своей страстью, и сбегал, чтоб послушать очередной кусочек, а потом, сияя, вновь усаживался перед журналистами и партнерами. В такие моменты он подчас забывал, что его пресс-секретаря зовут Пиарщик Лю, и звал его просто «этот, с письмами». Пиарщик Лю был в конце концов тоже человек — и ему порой приходилось отправлять естественные надобности. Иногда Бритый Ли, которому приспичило послушать девичьи письма — закинуться этим душевным героином, не находил его на месте. Тогда он принимался орать, сам не свой от беспокойства:

— Где этот, с письмами? Куда, мать твою, он делся?

Тут из сортира выскакивал, придерживая штаны, Пиарщик Лю и начинал читать.

Журналисты нахлынули, как прибой, и так же отступили. Все длилось от силы месяца три. Тут Бритый Ли, крутившийся как белка в колесе, обнаружил, что их не стало. Хотя народу, приезжавшего потолковать о бизнесе, не убавилось, журналисты пропали, и Ли заскучал. В первые два дня у него будто гора упала с плеч — он все говорил, что сумеет выспаться, как человек. Но, проспав восемнадцать часов, так и не отоспался как следует. А Пиарщик Лю продрых семнадцать часов и тоже сказал, что ему этого было мало. Лежа дома в постели, он все равно читал по телефону Бритому Ли девичьи письма, пока часа через два на том конце провода не раздался громоподобный храп. Лишь тогда он отложил письма, закрыл глаза и захрапел сам. Так они проспали вместе еще пять часов, а потом с красными, заплывшими глазами встретились в офисе.

Еще неделю потом Бритый Ли валялся на диване у себя в кабинете, слушая, как Лю читает пересохшим языком девичьи откровения. Хотя они по-прежнему будоражили его не хуже героина, однако исчезновение журналистов оставило ощущение какой-то неправильности. Бритый Ли стал отвлекаться. Однажды он прервал Пиарщика Лю и пробурчал:

— Где журналюги?

Стоя навытяжку, Пиарщик ответил, что вся эта газетная, теле- и радиотусовка такое мудачье: где горячо, туда и кидаются. Как собаки на кость.

Бритый Ли резко сел и произнес:

— Что, я им уже и на кость негож?

— Господин директор, не надо вам так про себя говорить… — загнусавил Лю.

Ли упал обратно на диван и печально слушал девичьи письма. Пока вдруг, сияя, не прокричал:

— Нетушки! Я еще какая кость!

Поток писем вдохновил Бритого Ли — он задумал провести Всекитайские олимпийские игры среди целок. Услышав это, Пиарщик тоже засверкал глазами, а Ли, меряя шагами кабинет, пустился в долгие объяснения, раз двадцать помянув разными словами всех, кто пришел ему на ум. Он сказал, что нужно сделать так, чтобы мудаки-журналисты прискакали в Лючжэнь как бешеные псы, а сраное телевидение — организовало прямые трансляции; нужно сделать так, чтоб в треклятом Интернете тоже велось онлайн-вещание, а суки-спонсоры выложили бы свои чертовы денежки; чтобы все улицы завесили бы рекламой и долбаные девицы разгуливали бы по ним в своих поганых бикини, а все наши козлы-лючжэньцы огребли бы наконец свое ублюдочное счастье. Потом Ли добавил, что нужно, мать твою, собрать оргкомитет конкурса и пригласить придурочное начальство на место засранца-председателя и его барана-заместителя, да еще найти десяток дебилов, которые выступят долбаным жюри. Тут он специально подчеркнул, что судьи должны быть, бля, только мужиками, гребаных баб не надо. В конце этой тирады он произнес: