Юй Хуа - Братья

Когда слухи разнеслись по всему поселку, народ снова вспомнил о Линь Хун. На нее стали показывать пальцем, и многие жалели ее, а другие не одобряли. Некоторые злорадные бабы говорили, что Линь Хун, может, и выглядела умницей, а на деле оказалась дура дурой — красивая, но несчастливая. Но мужики защищали ее и говорили, что никто своего будущего не знает, даже гадалка и та только другим гадает, а себе — ни-ни. Еще говорили, что если б все обладали даром провидения, то и император не потерял бы в свое время престола, а Линь Хун ни за что не потеряла бы Бритого Ли.

Один из наших двух литературных талантов — Писака Лю — в тот день тоже отправился в зал суда послушать. Он собственными глазами наблюдал весь дикий фарс и своими ушами слышал темпераментный монолог Бритого Ли. Вечером от возбуждения Писака долго не мог уснуть — все думал, что нашел редкостного качества материал. Тогда он накинул одежду, встал с постели и за ночь написал длиннющий очерк «Миллионер в поисках любви». Писака не скупился: выписал Ли самыми сочными красками, превратив несколько сотен перетрахов в несколько сотен маленьких трагедий. Он писал, что Ли с пылкостью отдавался непорочной влюбленности, но, так и не встретив ни одной девушки, остался на бобах в окружении самых отборных шлюх. В очерке были изложены все детали — в нем нашлось место и для истории про то, как Бритый Ли подсматривал по малолетству за бабами в нужнике. Выходило так, что мальчик Ли забежал туда по нужде, но не успел присесть и потужиться, как у него выпал ключ и соскользнул в зловонную жижу. Когда Ли повернулся и втиснул туловище в дырку в поисках ключа, в нужник вбежал некий Чжао и, не дав себе труда подумать, сгреб малолетку в охапку и возвел на него злостный поклеп — якобы тот любовался на женские задницы. Потом он потащил его по Лючжэни. Так литературное дарование в лице Стихоплета Чжао превратилось под пером Писаки в некого неизвестного идиота, который белого от черного не в состоянии был отличить. Дойдя до этого момента, Лю вдохновенно написал: «Так чистый, добрый мальчик пострадал от незаслуженного обвинения, но он не сгинул, нет! С детских лет он научился сносить обиды и, повзрослев, отдал все свои силы и разум во имя благоденствия страны, свершив наконец великие дела».

Сперва этот очерк опубликовали в нашей вечерней газете. Через пару месяцев перепечатали сотни мелких изданий. Когда Бритый Ли прочел этот опус, он остался весьма доволен. Больше всего ему понравилось как раз описание сцены в нужнике — Ли молотил от счастья левой рукой по столу, а правой тряс газету и кричал:

— Ох уж этот мудила! Ну и талантлив же, сукин сын! Как он управился с самой большой несправедливостью за всю историю Лючжэни — одним ключиком! — Потом он с довольной улыбкой добавил: — История в конце концов все расставит по местам.

Правда, название очерка Бритому Ли не понравилось. Вытянув вперед всю пятерню, он сказал, что, как ни считай, а личного капитала у него уже пятьдесят миллионов, а Писака сделал его всего-навсего миллионером — ну да он придираться не будет.

— Кто отродясь денег не видал, тому и «миллион» написать непросто, — сказал он подчиненным.

Очерк бродил из издания в издание, меняясь на глазах, и превратился в итоге в «Миллиардера в поисках любви». Прочтя это, Бритый Ли остался доволен. Размахивая газетенкой из какого-то медвежьего угла, он сказал:

— Вот это по всей правде написано.

Облетев всю страну, очерк Писаки вернулся наконец к нам, и его опубликовала провинциальная газета. На сей раз он назывался «Триллионер в поисках любви». Новое название Ли встретил со скромной улыбкой:

— Ну, это уж через край хватили, через край.

Писака Лю и представить не мог, что его творение опубликуют несколько сот изданий — их число почти сравнялось с числом обкрученных Ли женщин. Так он наконец-то прославился. Так наконец-то разогнал он мучившую его много лет тоску. С широченной улыбкой разгуливал он теперь по улицам Лючжэни, размахивая бланками денежных переводов, и всем встречным и поперечным говорил:

— Каждый день переводят, каждый день на почту мотаюсь. — Потом он громко вздыхал и добавлял: — Тяжело быть звездой.

Когда Писака прославился, Стихоплет не находил себе места от отчаяния. Он жалел, что не пошел в суд на заседание и первым не написал о Бритом Ли. Тыча пальцем в пассаж про историю с подглядыванием, он с горечью говорил толпе:

— Это моя история! Все Писака подтырил…

Наконец заклятые враги встретились на церемонии открытия Кузнецом супермаркета. К тому моменту он уже обзавелся тремя магазинами и, глядя на то, как по стране один за другим, словно грибы после дождя, появляются новые торговые площадки, решил последовать моде. Так в Лючжэни появился супермаркет в три тыщи квадратных метров. Церемония была устроена на высшем уровне: Тао Цина пригласить не удалось, зато пришел партсекретарь уезда, и хоть обошлось без глав уездных управлений, но притащились главы отделений. Бритый Ли, занятый интервью и переговорами, тоже не смог присутствовать. Он прислал вместо себя самый большой венок. Зубодер Юй как раз пересекал Европу на поезде из Милана в Париж и прислал поздравительную телеграмму со швейцарской границы. Зачитать ее было поручено Мороженщику. Тот, схватив телеграмму, никак не мог выговорить, что написано: вверху красовались две строчки иностранных слов, то ли итальянских, то ли французских. Кузнец бодро вырвал ее у Мороженщика и, замахав народу, прогремел:

— Даже иностранные товарищи поздравляют!

Кузнец пригласил и наших местных знаменитостей: Писаку Лю и Стихоплета Чжао. Заметив Писаку, Чжао стал мрачнее тучи, а тот, наоборот, весь расцвел. Оба в молчании пялились друг на друга. Вообще-то все шло хорошо, пока Кузнец, представляя гостей, не нарвался на мину. Указывая на Лю, он произнес:

— А это знаменитый автор очерка «Миллиардер в поисках любви».

Народ шумно зааплодировал, и Писака раскраснелся от счастья. Потом Кузнец перешел к Стихоплету и сказал:

— А это один из главных персонажей очерка — некий Чжао.

Тут никто не хлопал, но по залу поползли смешки. Чжао был уже зол оттого, что Писака назвал его в очерке «неким Чжао». Услышав это снова, он взбеленился и, тыча Лю пальцем прямо в нос, заорал:

— Были бы силенки, написал бы «Стихоплет Чжао». А нет, вот и придумал какие-то недомолвки.

Со сладкой улыбкой Писака попросил коллегу не злиться и добавил:

— В таком возрасте это опасно. И до удара недалеко.

После этого укола мрачная физиономия Стихоплета стала красней помидора.

— Ведь ежу ясно, что это моя история. Какого черта ты взялся ее писать? — кинулся он на Лю с обвинениями.