Юй Хуа - Братья

В тот день, когда Ли превратился в обвиняемого, в суде было не протолкнуться. Сбежав с церемонии открытия дочерней фирмы, он, смеясь, прорезал толпу и вступил в зал заседаний, словно жених — в костюме, кожаных ботинках и с красным цветком в петлице. Потом он прошествовал на скамью подсудимых, будто и вправду собирался выслушать обвинение. Там он провел два веселых часа, увлеченно слушая рассказы женщин, как ребенок — сказки. Когда те, заливаясь слезами, расписывали, как им хорошо было с Бритым Ли, он покрывался счастливым румянцем. Иногда он даже удивленно вскрикивал:

— Правда?

Через два часа он устал. Рассказы женщин начали повторяться, но число их еще не перевалило даже за половину. Ли решил, что этого вполне достаточно, и поднял руку с просьбой дать ему слово. Получив согласие судьи, он осторожно извлек из нагрудного кармана свой козырь — свидетельство об операции десятилетней давности.

Когда судья взял в руки документ о перевязке и прочел его, то заржал, обхватив живот, и не мог остановиться минуты две. Потом он объявил, что Бритый Ли невиновен, потому что больше десяти лет назад сделал перевязку и с тех пор начисто утратил способность к деторождению. В зале на несколько минут воцарилась гробовая тишина, а потом он взорвался гомерическим хохотом. Тридцать истиц застыли с открытыми ртами и, выпучив глаза, начали переглядываться. Тогда судья сообщил Бритому Ли, что он имеет право обвинить их в клевете и мошенничестве. Штук десять женщин тут же стали белее простыни, а две даже грохнулись в обморок. Четверо заревели в голос, а трое попытались сбежать, но народ затолкал их обратно. Но те несколько, что на самом деле спали с Бритым Ли, повели себя совсем по-другому: они заявили, что не согласны с решением суда и намерены подать в вышестоящие инстанции. Пусть дети и не от Ли, но уже одного того, что он с ними спал и лишил их драгоценной девственности, будет достаточно, чтоб добиться своего. Они пойдут в суд на ступень выше, если там дело не выгорит, то будут подавать апелляцию в провинциальный суд, а если и там не выйдет — то в Верховный суд в Пекине. А то и в Гаагу.

Народ стал подливать масла в огонь:

— Давайте-давайте, обвините его в том, что он вас поимел. А он вас обвинит в том, что это вы его поимели. Хотите, чтоб он из вас целок обратно сделал — так почему бы вам ему девство не вернуть?

В суде стало шумно, как в курятнике. Народ весь встал на сторону Бритого Ли и поливал помоями обманщиц, которых суд должен был, по общему мнению, наказать в соответствие с законом. Как судья ни колотил по столу, как ни орал — ничего не помогало. В конце концов Бритый Ли поднялся со скамьи подсудимых и поклонился в пояс всем собравшимся. Народ стал мало-помалу стихать. Тогда Ли сказал:

— Дорогие земляки! Благодарю вас, благодарю… — Он вытер растроганные слезы и продолжал: — Без вашей, друзья, поддержки сегодня б все так не обернулось. Скажу вам нынче от сердца: я ведь и правда перетрахал кучу баб, да что толку? За все это время так и не встретил ни одной девки… — Лючжэньцы заржали, хватаясь за животы, и одобрительно закричали. Ли махнул рукой, веля замолчать, и закончил мысль: — Я ведь почему решил перевязаться? Все потому, что женщина, которую я любил, вышла замуж за другого… С тех пор я махнул на себя рукой, стал жить без оглядки, стольких перетрахал, а какого хера? Трахал-трахал, одни потаскухи мне и попадались. Я сегодня только понял: сказать по-простому, так если целку в постель уложить — вот это значит по-настоящему с женщиной переспать. Сказать покрасивше — так только с той, что тебя на самом деле любит, по-настоящему и выйдет. Так ведь ни одна падла меня искренне не любила! Трахай не трахай, все одно. Как будто сам с собой трахаешься.

Лючжэньцы дыхание не успевали перевести от смеха. По залу суда волнами проносились вздохи и хохот. Ли разозлился и, замахав руками, проревел:

— Я не шутки с вами шучу…

Когда народ потихоньку замолк, Ли, тыча себя в грудь, произнес со всей искренностью:

— Я вам о наболевшем… — Он отер увлажнившиеся глаза и снова завел: — Сказать по правде, я уж разучился ухаживать. Крутил любовь, да все без толку. Почему? Потому что я распущенная тварь… Ведь, когда ухаживаешь, девушки всегда подпускают немножко эмоций, а я-то уж от этого бешусь знатно. Могу не сдержаться, да и ругнуть ее пару раз. Или мать ее. Вот ору я «мать твою», и что по-вашему? Так пару раз прикрикнешь — смотришь, и нет уже девушки! — Тут Ли остановился на секунду и с горькой усмешкой продолжил: — Почему? Потому что я уже привык спать с женщинами за деньги. Разумеется, за мои бабки они ко мне льнут. Это ведь как в бизнесе — какая тут любовь. Я уж и забыл, как женщин уважать. Вот и не могу ухаживать. Какой же я несчастный!

Под оглушительный хохот лючжэньской толпы Ли завершил свое выступление. Он промокнул глаза, вытер рот и, показывая в сторону истиц, великодушно произнес:

— Ведь и им непросто. Целый месяц буянили у меня под окнами. Будем считать, как будто это они месяц на меня работали…

Обернувшись, он бросил какому-то подчиненному:

— Известите главного финансового директора, что нужно выплатить каждой по тыще юаней. Будем считать, что это зарплата за месяц.

Лючжэньцы издали радостный крик, и у истиц отлегло от сердца. Они выдохнули и подумали про себя, что пусть курицу стянуть не удалось, зато они не потеряли на этом ни зернышка риса, да еще и заработали на целую пригоршню. Ли под одобрительные возгласы с сияющим лицом покинул зал суда и нырнул в свой красный седан. Потом он обернулся, помахал толпе рукой на прощанье и опустил стекло, чтоб махать все время, пока не скроется из виду.

После этого случая Ли стал еще больше ценить свое свидетельство о перевязке. Ведь это опрометчивое решение избавило его нынче от стольких хлопот. Он подумал, что много всего хорошего совершается на свете совершенно случайно. Ли аккуратно вырвал свидетельство из больничной карточки, велел его изящно оформить и повесил у себя между картинами Ци Байши и Чжан Дацяня*.

Народ в поселке был уверен, что перевязка была для Бритого Ли мудрейшим решением. Ведь если б он тогда не перевязался, то сколько бы маленьких Ли бегало уже по улицам и переулкам Лючжэни — одному Богу известно. А ведь были бы среди них и светловолосые, и голубоглазые.

И вот народ пустился фантазировать, сочиняя удивительную легенду о перевязанном Ли. Историю о его разбитом сердце и его злосчастной операции выписывали самыми сочными красками. Рассказывали, что он, накинув на шею пеньковую веревку, решил повеситься на ближайшем дереве, но веревка оборвалась. Ветка, кстати, тоже сломалась, и Ли распластался в уличной пыли. Потом он решил утопиться в речке, но, спрыгнув, вспомнил, что умеет плавать. Выкарабкавшись на берег, Ли сказал: «Мать твою, опять не умер». Тогда он вернулся домой, скинул штаны и, вытащив из них свое хозяйство, распластал его на кухонной доске. Потом он схватился за тесак и уж думал было оттяпать все с концами, но вдруг захотел пописать. После этого ему стало жаль своего прибора. Тогда он достал перочинный ножик, собираясь отрезать себе яйца. Те сжались от этого в одно, и Ли умилился им до невозможности. Он так и не сумел их отчекрыжить. Вот как он оказался в больнице на операции по перевязке.