Юй Хуа - Братья

Опасения Линь Хун вскоре подтвердились. Работницы фабрики начали злословить, целыми днями измываясь над Сун Ганом. Говорили, что отродясь не видали мужиков, торгующих цветочками, да еще таких здоровенных. Заходясь смехом, они добавляли, что и голос у него при этом звучит совсем не по-мужски, а как у маленькой девочки. Говорили об этом и за спиной у Линь Хун, и при ней, так что она вся шла красными пятнами от стыда. Вернувшись домой, Линь Хун не выдержала и вызверилась на Сун Гана. Она велела ему не ходить больше с цветочками, перестать позориться на всю округу. Упрямый Сун Ган не соглашался, но на самом деле выручки от магнолий становилось все меньше и меньше. Многие лючжэньские девки знали Сун Гана: они больше не покупали магнолии за деньги, а просто протягивали руку и требовали свое. Сун Гану было неловко отказаться. Он тратил немало сил на то, чтоб дойти до сельского питомника и купить там цветы, а потом аккуратно смотать их парами, а в итоге все растаскивали девки. Работницы трикотажной фабрики, высмеивавшие Сун Гана при Линь Хун, тоже не стеснялись попросить себе цветочек. Они цепляли магнолии на грудь или вплетали в косы и, встретив Линь Хун, всегда с улыбкой говорили:

— Это мне Сун Ган подарил.

Слыша это, Линь Хун разворачивалась и топала прочь. Вечерами, возвращаясь домой, она срывала зло на Сун Гане. Закрыв дверь, зло шептала:

— Больше не пойдешь продавать цветочки.

Вечера казались Сун Гану невыносимо долгими. Линь Хун была слишком усталой и, поклевав немного ужин, тут же отправлялась спать. Сун Ган тоже ел мало. Он сидел за столом целую вечность, обдумывая, стоит ли действительно продавать магнолии. Его точили грусть и разочарование: едва отыскав работу, он опять ее лишался. Глубокой ночью, когда все стихало, Сун Ган бесшумно ложился рядом с женой и слушал ее легкое сонное дыхание. Так на сердце у него постепенно становилось спокойно. Он знать не знал про то, что творилось с Линь Хун на фабрике, где Куряка Лю уже начал распускать руки.

Проснувшись на следующий день, Сун Ган увидел, что Линь Хун уже встала и полощет в туалете рот. Он быстро вскочил с кровати, натянул на себя что-то и подошел к двери туалета. Жена бросила на него мимолетный взгляд и ничего не сказала, продолжая чистить зубы.

— Я больше не буду продавать цветы, — сказал Сун Ган.

После этого он, поколебавшись, подошел к входной двери, и Линь Хун выскочила из туалета спросить, куда это он собрался.

— На поиски работы, — ответил Сун Ган, обернувшись.

Линь Хун взяла в руки полотенце и сказала:

— После завтрака пойдешь.

— Что-то не хочется, — покачал головой Сун Ган и открыл дверь.

— Не уходи.

Сказав это, Линь Хун вытащила деньги и сунула их мужу в карман, чтоб он купил себе что-нибудь по дороге. Когда она подняла голову и увидела на лице у него улыбку, ей стало тяжело на душе, и она снова опустила голову. Сун Ган, улыбаясь, похлопал Линь Хун по спине, обернулся и вышел. Она последовала за ним до дверей, словно бы муж отправлялся в далекое странствие и тихо прошептала:

— Будь осторожен.

Сун Ган обернулся, кивнул и пошел прочь. Линь Хун еще раз окликнула его и с внезапной искренностью сказала:

— Ты сходил бы к Бритому Ли.

Сун Ган замер, а потом решительно покачал головой.

Линь Хун вздохнула, провожая глазами своего упрямого мужа до залитой рассветным солнцем улицы. Так Сун Ган вступил на долгий путь поиска новой работы. Целый год он уходил рано поутру, а возвращался поздно, проводя день в упорных попытках отыскать возможность заработать. Скоро он стал выглядеть изнуренным. Когда он дотаскивал ввечеру свое усталое тело до дома и молча садился за стол, Линь Хун не смела заглянуть ему в глаза. Она знала, что муж опять вернулся ни с чем. Сун Ган, пряча лицо, молча уписывал ужин, молча ложился в кровать и на следующий день, когда рассвет будил его, с надеждой выходил из дома. За этот год ему попадались одни подработки: например, сторож склада должен был уехать по делам, и Сун Ган заменял его; продавец в торговом центре, билетер в кинотеатре, кассир на вокзале, человек, продававший билеты на паром — у всех у них находились дела, и Сун Ган подменял их на день. Так он превратился в главного подменщика всего поселка. В лучшие времена его ждало больше двадцати разных мест, где требовалась замена, но за год он не проработал и двух месяцев.

Линь Хун становилась день ото дня все подавленнее. Она часто вздыхала, иногда ужасно ругалась. Но все те дурные слова, что она произносила, относились, в отличие от вздохов, не к Сун Гану, а к мерзкому директору по фамилии Лю. Однако Сун Ган думал, что он всему виной. Возвращаясь домой, он низко опускал голову и со временем стал говорить совсем мало. Хотя его заработок был невелик, он все до последнего фэня отдавал Линь Хун. Больше всего его расстраивало то, что, когда он вытаскивал эти жалкие гроши — плод всех его стараний, жена качала головой и, горестно отвернувшись, шептала:

— Оставь себе.

Слыша это, Сун Ган страдал, будто по сердцу его ножом полоснули. Через два года после травмы он наконец-то нашел себе постоянную работу на лючжэньском цементном заводе. Там можно было работать двенадцать месяцев в году, даже сверхурочно — по субботам и воскресеньям. На угрюмом лице Сун Гана вновь заиграла улыбка и уверенность, неизменно сопутствовавшая ему, когда он восседал на «Вечности», опять вернулась. Отыскав работу, он не пошел домой, а взволнованно зашагал к воротам трикотажной фабрики, чтоб дождаться, когда жена выйдет со смены. Когда схлынули работницы на своих новомодных великах и мопедах, за ними выкатила старенькую «Вечность» Линь Хун. Раскрасневшийся Сун Ган бросился ей навстречу и прошептал:

— Я нашел работу.

Линь Хун посмотрела на возбужденного Сун Гана, и у нее защемило сердце. Она отдала велосипед в распоряжение мужа, а сама, как раньше, села сзади и обняла его обеими руками, прижавшись лицом к его спине. В тот вечер она вдруг заметила, как сильно постарел Сун Ган: на лбу и в уголках глаз появились морщины, густые волосы поредели. Ей стало жаль мужа. В постели она долго-долго разминала Сун Гану поясницу. В ту ночь они крепко обнялись, словно молодожены, и к ним вернулось былое счастье.

Сун Ган принялся за работу с удвоенным рвением, потому что боялся вновь ее потерять. Тем, чем он занимался на цементном заводе, не хотел заниматься никто — Сун Ган засыпал в мешки цемент. Несмотря на марлевую повязку он все равно вдыхал каждый день кучу цементной пыли. Через два года его легкие стали совсем ни к черту, и Линь Хун убивалась очень долго. Так Сун Ган снова потерял работу. На этот раз он не пошел в больницу за лекарствами, потому что боялся потратить деньги.