Юй Хуа - Братья

На рассвете Ли Лань, поднявшись, увидела, что кровать сына пустует. Одеяла тоже не было. Не понимая, что произошло, она, качая головой, раскрыла входную дверь и неожиданно вскрикнула от удивления. Она увидела самую чудную на свете тачку, на которой в кресле, обернувшись одеялом, спал ее сын. Надо всем этим торчал огроменный клеенчатый зонт.

Испуганный вскрик Ли Лань разбудил Бритого Ли. Увидев удивленное выражение ее лица, он потер глаза, слез с тачки и, лопаясь от гордости, рассказал матери, что тачка принадлежит Кузнецу Туну, кресло и зонт — Зубодеру Юю, а веревка вообще взята напрокат со склада промтоваров.

— Ма, вот теперь тебе будет удобно! — сказал матери Ли.

Посмотрев на своего чертяку сына, Ли Лань подумала про себя: как же это пятнадцатилетний мальчишка может быть при таких талантах? Ей показалось, что она вовсе не знает Бритого Ли: вечно он вытворяет такие дела, что у народа потом язык отнимается от удивления.

После завтрака Ли взял термос и осторожно налил воду в бутылочку с глюкозой, приговаривая:

— Здесь больше, чем пятьдесят граммов, но меньше, чем сто граммов глюкозы.

Потом он заботливо и аккуратно разложил на кресле свое одеяло и сказал, что дорога тряская, а если подложить под себя одеяло, то никакая тряска не страшна. Придавив левой ногой ручки тачки, он участливо помог Ли Лань забраться наверх и с тем же вниманием помог ей прилечь в кресло. Держа в руках корзинку с бумажными деньгами, она опустилась на сиденье и увидела над головой клеенчатый зонт, защищавший от дождя и солнца. Ли передал матери бутылочку с водой и глюкозой, чтобы пить в дороге. Взяв ее в руки, Ли Лань расплакалась. Заметив, что мать плачет, Ли удивленно спросил:

— Мама, ты чего?

— Ничего, — Ли Лань отерла слезы и, улыбаясь, произнесла: — Поедем, сыночек.

Тем утром Ли Лань на самой шикарной за всю историю Лючжэни тачке при помощи Бритого Ли проехалась по улицам нашего поселка. Лючжэньцы обалдели от такого зрелища — никто не мог поверить своим глазам. Такая тачка не являлась им даже в снах. Кто-то в толпе выкрикнул имя Бритого Ли и спросил, что это такая за штукенция.

— Эта штука? — отвечал самодовольно Ли. — Это моей мамки такая спецтачка.

Услышав это, тот тип аж вспотел от волнения и сказал:

— Какая такая спецтачка?

— Про спецтачку не знаешь? — гордо произнес малолетний Ли. — Самолет для председателя Мао называется спецсамолет, поезд для председателя Мао называется спецпоезд, а авто для председателя — спецмашина. А все почему? Потому как другой какой народ туда сунуться не может. Так и моей мамки тачка называется спецтачка, а все почему? А больше никому в ней сидеть нельзя.

Народ смекнул, в чем дело, и загоготал, даже Ли Лань и та, не удержавшись, хмыкнула. Глядя, как сын везет ее на тачке, задорно и бодро вышагивая по улицам, она не знала, что и думать. Прежде этот же самый сын опозорил ее, как и тип по имени Лю Шаньфэн, а теперь он, как и Сун Фаньпин, наполнял ее сердце гордостью.

А наши лючжэньские девки и бабы решили, что спецтачка Ли Лань больше похожа на свадебный паланкин. Они хихикали, не переставая, и спрашивали ее:

— Ты сегодня замуж собралась?

— Да нет же, — Ли Лань краснела от стыда. — Я еду в деревню на могилу к мужу.

Ли выкатил тачку с Ли Лань из южных ворот и зашагал по немощеной проселочной дороге. Когда Ли Лань услыхала, что скрип колес стал сильнее, она поняла, что они проехали деревянный мостик и тачка запрыгала по грязи. Она втянула деревенский воздух и распрямилась под свежим весенним ветром, пахнувшим ей в лицо. Из-под зонта ей было видно, как распустились на полях желтые цветы рапса, блестевшие под солнцем, как вилась межа, обрамленная зеленой каймой травы, как точками рисовались вдалеке дома и деревья, как вблизи плавали в пруду утки и даже их перевернутые отражения, как вились у дороги воробьи… Ли Лань в последний раз ехала по той дороге, и весна, увиденная ею с трясущейся тачки, была бездонна и прекрасна.

Потом Ли Лань заметила, что сын, толкавший из последних сил ее тачку, весь скрючился от усердия. Он то и дело вскидывал руку и вытирал пот с лица. Мать жалостливо позвала его и попросила оставить ненадолго тачку, чтоб отдохнуть. Ли, качая головой, ответил, что он не устал. Схватив бутылочку, Ли Лань стала просить сына остановиться и сделать пару глотков, но он, так же качая головой, сказал, что не хочет пить, и добавил:

— Эта вода с глюкозой для тебя.

В этот момент Ли Лань поняла, какой хороший у нее сын. Она заплакала, а потом засмеялась от радости и, всхлипывая, произнесла:

— Сыночек, умоляю тебя, умоляю, отдохни, выпей глоточек воды.

Тем временем Бритый Ли уже заметил стоявшего вдалеке, у деревни, Сун Гана и его деда, который сидел на земле, прислонившись к дереву. Каждый год в день поминовения Сун Ган и его дед у деревни ждали их появления. В руках у Сун Гана был навес из циновок. Заметив издалека странную тачку, он не понял сперва, что это Бритый Ли везет Ли Лань. Сам Ли, углядев брата, слегка приподнял свою прогнутую спину и, не выпуская тачки из рук, припустил бегом. Ли Лань страшно закачалась в подпрыгивающем кресле, а ее сын кричал что было мочи:

— Сун Ган! Сун Ган!..

Услышав этот крик, Сун Ган, маша руками, побежал навстречу и так же завопил:

— Бритый Ли! Бритый Ли!..

Вернувшись с могилы Сун Фаньпина, Ли Лань легла на кровать и задумалась. Ей показалось, что все, что нужно, она уже сделала, так что на следующий день она спокойно отправилась в больницу. Как Ли Лань сама и предполагала, после этого ей становилось только все хуже. Обратной дороги уже не было. Через два месяца она больше не могла мочиться без помощи катетера, ее не отпускал жар. Она впадала в долгое забытье и приходила в сознание все реже и реже.

Когда матери стало хуже, Ли перестал ходить в школу. Он целыми днями сидел у ее койки. Часто глубокой ночью, приходя в себя, Ли Лань видела, как сын спит, растянувшись на краешке кровати. Тогда она принималась плакать, напрягая силы, звать его по имени и умолять, чтобы шел домой.

Почувствовав, что ей осталось недолго, Ли Лань стала безмерно тосковать по своему второму сыну. Она велела Бритому Ли приложить ухо к своим губам и слабым, точно писк комара, голосом вновь и вновь просила его позвать из деревни Сун Гана.

Дорога до деревни была долгая, пешком она заняла бы полдня. Ли, думая, что мать в больнице нуждается в его заботе, не пошел туда сам, а добрел до мостика у южных ворот, остановился и просидел там два часа, пока не заметил идущего из поселка крестьянина. Он спросил у него, из какой тот деревни. Так Бритый Ли спрашивал человек десять, но ни один из крестьян не был из деревни Сун Гана.