Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

– Закрыто, закрыто! – запретительно замахал руками на К., пошел ему навстречу решительным шагом человек в белой рубашке с галстуком – по всей видимости, руководитель работ. – Дня через три, через четыре!

– Я к владельцу, – сказал К. – Он ведь здесь?

Друг-цирюльник был здесь, иначе бы его кабриолет не стоял напротив салона.

– Он сейчас занят, занят, – наступая на К., продолжил махать на него человек с галстуком. Галстук был интенсивно-зеленый, ярко-шелковый, давивший ему шею тугим узлом, несмотря на жару, – его хозяин демонстрировал своим галстуком независимость, свободу, уверенность в себе. – Занят, просил его не беспокоить, удалитесь! – И уже не просто махал руками, а подталкивал К. к выходу – с настоятельностью, непререкаемостью, – руководителем ли ремонтных работ он был?

– Вы воздержитесь от рук! Вы кто такой? Владелец мой друг, я к другу! – попытался противостоять ему К., но из соседнего зала возник и бросился к ним еще один такой же в белой рубашке и с галстуком, только у этого галстук был фиолетовый, как предночное небо; два руководителя работ, одетых будто под копирку, только с разного цвета галстуками, – это было довольно странно. А еще и за спиной у К. обвалом прозвучал нарастающий стук каблуков, он глянул через плечо – третий в белой рубашке налетал на него, с галстуком, как и у двух других, туго сидевшим узлом под шеей, полдневного небесного ультрамарина был у него галстук; трое руководителей работ – это уже было с излишком, кем-то другими они были или это друг-цирюльник нанял себе охрану? – Вы сообщите обо мне! Даже если он занят, пусть знает, что я здесь! – успел еще выдать, обращаясь к зеленогалстучному К., но никто его не слушал.

– Как пропустили? – вопросил зеленогалстучный того, что появился у К. со спины, с галстуком полдневного ультрамарина.

– Проскользнул, – обвиняюще резанул ультрамариновый.

– Мудачье, – непонятно в чей адрес процедил зеленогалстучный.

– Никуда я не проскальзывал, – начал было возмущенно оправдываться К., но уже был зажат ими троими со всех сторон, и его живо-живо, заставив ускоренно переставлять ноги, повлекли к выходу, протащили через холл, просунули в двери и выставили на улицу.

Зеленогалстучный с тем, у которого был фиолетовый галстук, остались внутри, а набежавший со спины ультрамариновый вытиснулся на улицу вместе с К.

– И подальше отвали, чтоб не схлопотать неприятностей! – сказал он К., становясь у двери и перекрывая ее собой.

Рядом с К. возник еще один в белой рубашке и с галстуком. У этого галстук был насыщенного болотного цвета, яркий шелк его блестел, как мокрый.

– Вали, тебе сказано, – с ласковой угрозой проговорил он, поправляя закатанные к локтю рукава рубашки. – Не понял?

К. медленно приходил в себя. А ведь эти двое, тот, что подлетел сзади в салоне, ультрамариновый, и этот, болотный, – это те самые, которых он видел, подходя к салону. Только они стояли к нему спиной, разговаривая с кем-то внутри машины, и закатанные рукава их он видел, а галстуков нет. Но что это все значило? Единственное, что он понимал, – следует отнестись к их словам серьезно и убраться отсюда.

Все же отойти от салона дальше, чем на полусотню метров ему не удалось. Ноги останавливались, останавливались – и остановились. К. зашел за угол дома, выглянул оттуда. Теперь эти двое с засученными рукавами застыли у самых дверей салона. К. постоял-постоял, наблюдая за ними, и решил звонить другу-цирюльнику. Теперь можно было и позвонить: что бы странное вокруг салона ни происходило, с самим салоном у друга-цирюльника все было в порядке. Телефон друга-цирюльника, однако, не ответил. Гудок прозвона следовал за гудком – безрезультатно. К. выждал немного и позвонил еще раз. Все повторилось. Кабриолет стоял у салона, в самом салоне шел ремонт, название салона не изменилось, – а друг-цирюльник пропал.

К. настроился околачиваться здесь на углу сколь угодно долго, но выдержки его не понадобилось. Прошло, может быть, минут шесть-семь, точно не больше десяти, – и на пустынном тротуаре около салона произошло оживление. Из черных автомобилей, окружавших красный кабриолет друга-цирюльника, будто по команде (да наверное, и действительно по команде), посыпались – выпорхнули бабочками-капустницами – такие же белорубашечные, с цветными галстуками, как эти, что стояли у дверей салона, как те, которых К. видел внутри, в одно мгновение рассредоточились на всем пространстве напротив дверей, выстроились коридором. После чего двери салона распахнулись, из них вылетел (выпорхнул!) зеленогалстучный, огляделся, сунулся обратно к дверям, и тотчас изнутри, на ходу надевая темные очки, вышагнул высокий, массивнолицый человек в сером просторном костюме, даже издали отливавшим шелковым блеском, с таким же серым блестящим галстуком в белогрудом вырезе между лацканами, и за то мгновение, что он надевал очки, К. узнал его: это был глава службы стерильности. Не созерцай он его вблизи на пиру рядом с мэром, знай лишь по портретам, он бы его не узнал, но сейчас хватило мгновения. Волосы у главы стерильности подобно его костюму с галстуком шелково сияли свежим лаком, как у модели, – он стригся в салоне! И стриг его… кто его, должно быть, стриг?!

В ближайшем от дверей салона черном автомобиле, единственном, из которого никто не вылетал, открылась задняя дверь, начальник стерильности быстрым стелющимся шагом пересек тротуар по выстроившемуся бело-галстучному коридору и скрылся в ней – как нырнул. Тотчас вся белорубашечная толпа ринулась обратно в свои машины, прыгнул в одну из них, заметнув от скорости галстук на плечо, зеленогалстучный, прохлопали, закрываясь, двери, и вся чернолаковая орда, окружавшая красный кабриолет друга-цирюльника, форсажно взревев моторами, одна машина за другой, рванула с места и, стремительно удаляясь, полетела по дороге. Вокруг красного кабриолета друга-цирюльника образовалась пустота, он словно осиротел.

К. перевел дыхание. Не заметив того, он его затаил. Впервые ему пришлось наблюдать такое. Оказывается, телохранители главы стерильности ходили совсем не в беретах. В галстуках, как и он. Вот они какими были!

К. снова извлек из кармана телефон и, собираясь звонить, взглянул на двери салона. Они были распахнуты, и за стеклянной створкой ясно рисовался силуэт друга-цирюльника. Должно быть, он вышел вслед за главой стерильности, и сейчас стоял, провожая взглядом умчавшуюся кавалькаду.

К. нажал кнопку дозвона и с трубкой, прижатой к уху, зашагал к другу-цирюльнику. Ноги просились побежать, но некое чувство, назвать которое он бы не решился, не позволяло ему сделать того. В центре этого чувства было воспоминание об их последней встрече – здесь, в разгромленном салоне. Какой скрипучий был голос у друга-цирюльника! «Ты хочешь всех вокруг себя с собой в омут?» Не помнилось – и помнилось. И помнилось куда ярче, чем бы хотелось.