Леонид Жуков - Злая фортуна

Раскачиваясь в такт заунывному бормотанию, он вдруг полез к бабам обниматься. Бабы оттолкнули его, а он запел:

— Соловей, соловей — пташечка, кенареечка жалобно поет… — Резко: — Раз поет! Два поет! — Неожиданно: — А потом уже отказывается.

Бабы, глядя на него, затянули песню. Не имея представления о музыкальности, стали сильно фальшивить, заезжая не в ту тональность, и неоправданно выкрикивали в конце фразы, как гармонист, играющий на ливенке, видимо и научивший их этому, как молодых канареек. Пели в два голоса.

Этот призывный вой волчиц далеко разносился по лесу. Вся природа застыла в молчании, уступая анафеме.

Вдруг пение прекратилось, и раздались отчаянные вопли, брань. Собралась вся деревня, как на пожар. Баб не разнимали, радовались, наслаждаясь зрелищем. Светлая баба, очень ладная, с узким рабочим тазом и сильными руками, способными управлять взбесившейся лошадью, начисто вырвала клок волос у соперницы, напавшей на нее с железным фонариком. Она, как клещами, схватила ее за волосы и закричала во всеуслышание, что не уступит кузнеца. Но была наказана в ответ — сжала обеими руками переносицу.

Бранились:

— Германка, крутоголовка, лютая тигра, волшебница…

Игорь Владимирович, по кличке Такота, стареющий алкоголик, бывает всегда в хорошем расположении духа. Когда для него накрывают стол, он сидит с газетой, поглядывает поверх нее на бутылку и качает ногой, приговаривая: так-с, тек-с, таксиль, тексем, такота…

В пять часов утра он уже выпивает несколько рюмок. В середине дня — изрядно пьян и способен на любую глупость. А к ночи еле добирается до дома без очков, которые теряет каждый день, с разбитыми коленями, на которые йоду уходит, что водки. С трудом попав в замочную скважину ключом, вваливается в прихожую, ревет, хохочет и не может членораздельно произнести ни одного слова. Синюшное лицо его в прыщах, выделяет трупный яд. Без очков он не видит подслеповатыми глазами и напоминает черта сиреневой хрюшкой, которая фосфоресцирует впотьмах и светит ему, как фонарик.

Такота пьет, как запорожец на Сечи, и называет водку бальзамом. Гигант, каких земля не рождала. Если б не пил, дожил бы до конца мира. От закуски отворачивается, как черт от ладана, и выставляет руки вперед, будто его хотят сфотографировать. Не было еще дня в его жизни, чтоб он не был наполнен водкой, как самовар кипятком.

Однажды ему не на что было выпить. Он явился к приятелю Ивану Федоровичу и закинул удочку. Иван Федорович не узнал его сразу: Такота был в кремовой сорочке и в широком модном галстуке, свисающем до колен. Пришел он для того, чтобы провернуть дельце, и приоделся по этому случаю.

— Ты знаешь, у меня на руках уникальная церковная книга с медными пряжками. Как ты думаешь, сколько она весит? Больше пуда… Но я сейчас не могу показать ее, она надежно спрятана…

— Ну и что, зачем она мне? Выпить, что ль, хочешь? Так и скажи. Только я напиваться не намерен, у меня и так никакого здоровья.

— А зря ты книгу не хочешь посмотреть, там помимо церковно-славянского русский перевод…

— Куда ты так вырядился? На конгресс, что ли, собрался?

— Короче говоря, у тебя деньги есть?

— Деньги есть, но пить у меня нельзя, сейчас жена придет.

— Пойдем ко мне, у меня сальвараты есть! — умильно сказал Такота и стал чмокать складкой, желая показать, какие они вкусные.

— Какие сальвараты?

Игорь Владимирович еще больше расплылся в улыбке и решил пока не говорить, охраняя монополию сальваратов, чтобы не испортить впечатления. Приятелю сделалось любопытно:

— Посмотрим, что за сальвараты, это интересно!

Магазин был рядом. Они зашли, как два джентльмена, раскланялись с продавщицей, купили две бутылки «Пшеничной», попросили завернуть и положили в портфель, словно собрались на именины.

Дома у Такоты никого не было, им была предоставлена полная свобода. Стали готовиться к выпивке. Пока гигант вытирал со стола, ставил тяжелую пепельницу из чешского стекла, Иван Федорович смотрел в окно, наблюдал, как из церкви напротив выносили гробы.

— Как же вы тут живете, не надоело тебе каждый день смотреть на это?

— А я привык, с детства на побегушках у церковного старосты. А ты знаешь, кто был церковный староста? Мой отчим!

После того как гигант выставил две рюмки, остановился и стал думать, изо всех сил вспоминая что-то, и не мог вспомнить.

— Сальвараты! — напомнил Иван Федорович.

— Ах да! — хлопнул себя по лбу Такота и полез в холодильник за сальваратами. Выставив зад, как у кобеля, он долго рылся в недрах холодильника и нашел наконец крошечный кусочек копченой колбаски. С глупой улыбкой положил его на стол перед гостем и затих в ожидании эффекта.

— Так вот оно что! — рассмеялся Иван Федорович. — А я-то думал, что это какой-нибудь японский деликатес, вроде крабов или омаров… И много у тебя этого сервелата?

— Последний. Где ты раньше был? Все съели.

— Да-а-а… Если ты пить не бросишь — погибнешь.

Выпили по рюмке. Гигант стал заикаться и не мог выговорить ни одного слова.

— Ну скажи еще раз, как называется эта колбаса?

У Игоря потекли грязные слезы, он всхлипнул, почему-то вспомнил, как свои хотели его расстрелять…

— Об этом после, я уже несколько раз слышал это, наизусть знаю, ты лучше скажи мне, как называется эта колбаса?

— Забыл.

— Вспомни, соберись с мыслями, выпей еще рюмку, не спеши…

Такота выпил и обрадованно заулыбался.

— Ну, вспомнил?

— Сальвараты!

Отбывая мучительно долгий вечер в гостях, заезжий учитель решил научить хозяйского мальчишку шести лет писать буквы. В гостиницу учителя не пустили, и он попросился переночевать в первый попавшийся дом.

Видя, что мальчик слоняется без дела, гость взялся помочь ему преодолеть невежество. Родители темные, с интересом наблюдают. Отец, совсем дикий мужик, сел на корточки, закурил, свесил жилистые руки между колен и слушает. Мать робко встала поодаль, заложив руки за передник и сделав ноги вместе.

Учитель решил начать с самого простого и показывает букву «г». Рисует две расходящиеся палки и заставляет мальчика произнести название буквы. Затем прикрывает рукой нарисованное и велит ученику самому изобразить букву. Мальчик неохотно приступает к делу. Вихляется, ложится на стол животом и шаловливо смотрит на родителей, как на спасителей. Неровно ведет палку и делает отворот не в ту сторону.

— Игорь, смотри внимательно, постарайся запомнить, — раздражается учитель.

Игорь опять ведет отворот не в ту сторону.

— Игорек, слушай дядю. Что тебе говорят? Не торопись! — вмешивается отец.

— Коли не можешь запомнить, тогда срисовывай, — терпеливо начинает учитель все сначала.