Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

«…У нас в краях, задумчивых и мглистых,
не часто встретишь эту красоту.
Стоит росток в иголках шелковистых
и тянется упорно в высоту.
Я на крыльце осенним днём дождливым
рассвет встречаю хмурый, без зарниц,
и вижу, как не падает он ниц,
и я учусь науке быть счастливым
среди крапив, осота и мокриц…»

«случайным ветром из случайной дали,
случайною судьбой занесено,
прибилось без заботы и печали
неведомого племени зерно».

Кроме надежд и наивности кроме
разные тени живут в этом доме,
где на случайных в подъездах картинах
дымчата пыль, как слепая патина,
и в паутинах почтовые ящики
добрых известий давно не рассказчики.

Там этажами за каждою дверью,
прячась от полумрака площадок,
где с недоверием спорит неверие,
мир молчалив и, как лестница, шаток.

Этот последний причал в старом доме…
В первой квартире живёт нелюдимость,
в нише над нею – похмелье в продроме,
в третьей – унынье, в четвёртой – пугливость.
Стукнет ли полдень, склонится ли вечер, -
прячет глаза и вжимается в плечи…

В спальне на пятом – ленивость в кровати,
а в затемнённой квартире напротив,
звякая ложечкой, всё при халате,
круглые сутки бессонница бродит.

День на жаре истекает замшело,
в мареве окон колышутся вздохи.
Не пригодились на доброе дело
лет обветшалых потёртые дохи.

Плачет разлука с утра и до ночи,
замкнутость прячется в драме, как в раме,
тихая сплетня о правде хлопочет,
стонет безумье в углу за дверями.

На клавишах лифта не вальс-каприз, -
мотивчик шарманки: вверх-вниз.
Это движенья обманный фантом, -
в самом себе конвульсирует дом.

Контур чувств его нечёток,
экстравертами размыт,
исчисляет числа чёток,
дней, нанизанных на быт…

…На шестом живёт пророчество,
на седьмом – старик без отчества –
полутень небытия.
На последнем – одиночество…
Господи, ведь это я.

Наугад открыв страницы,
Попадаю в плен метафор и меморий.
Ах, от классиков такая заморочка!
Что ни слово, то эмоции занозой.
И погряз я в них, как кредитор в отсрочках,
И дивит меня моя метаморфоза:
Так случилось, – я в империи родился,
Так сложилось, – я живу теперь у моря.
Что не рядом – мелочь! – сел да прокатился:
Расстоянье в сто килОметров - не горе.
Я теперь с родной империей в разводе.
Разбежались, почитай, что полюбовно.
Хоть мне пела о взаимном чувстве, вроде,
Да в припеве намекала, что не ровня.
Если скушно, я могу наполнить плошку, -
Тут спиртного – хоть по ванную залейся.
Что вдали – так две горошины на ложку:
На свободе, и - далёк, как эдельвейс я.
Ваше злое экс-имперское величье!
Мы наследье ваше нонешне поделим, -
Мне – свободу, ну, а вам уж - для отличья! –
Эту вывеску зазывну над борделем.
И какой-нибудь ребёнок, глазки вперив,
Не теперь, - уже в другом тысячелетьи,
Спросит маму: - «Мам, а что это – им-пе-рия?»
Мама скажет – это вроде… междометья.
…Я шагал вперёд, поддерживая рядность,
Обожал я дней величие и гимность…
Я, Империя, любил Вас безоглядно,
По наивности надеясь на взаимность…
Жизнь, как шкура, на гвоздях причуд распята.
И хоть время благосклонно к очевидцам, -
Если выпало в империи родиться,
Грустно стать её свидетелем распада.

А Ева его не срывала, -
Покрытого влажной пыльцой, -
С земли она плод подобрала,
И яблоко было с гнильцой…
И некуда Каинам деться,
И Авель – всегда размазня…
И мы с червоточиной в сердце,
И путь наш – грызня и резня.

Звучит Арагонская хота,
Копыта о землю гремят,
И снова доспехи Кихота
Под солнцем испанским горят.
Испанское небо синеет,
И снова, как в прежние дни,
Дон ищет свою Дульсинею,
Коня повернув на огни…
…Вот так сочинял я когда-то
О рыцаре славном дуду.
В Мадриде по улице Прадо,
Мечтал я, однажды пройду.
Найду Дон Кихота потомков,
И, может, фантазий ясней,
Коснусь я на талиях тонких
Корсетов земных дульсиней.
Наивный, к легендам я реял,
Я брёл к ним, отбросивши страх.
Но – рыцари били евреев
И жарили их на кострах.
И всё же – так верить охота
Мне в рыцарский было парад,
Что видел, как солнцы восходов
На кованых латах горят.
Среди суеты и безделиц,
Где жизнь, как пустое зеро,
Треск сокрушаемых мельниц
Сладок, как вера в добро.

…Мне вспомнилось это виденье недавно,
Когда проезжал я по городу Явне,
Тут есть недалече чудной городок,
Цветастый, как пёстрый испанский платок.
Неведомо, в силу каких озарений
Мне чудился контур крылатых строений, -
В Испании ж мельниц давно не осталось,
Без мельниц обходятся Лондон и Даллас,
Их нет и в Израиле, в городе Явне,
А что до России, то в ней и подавно.
А там, где нет мельниц, на подвиги квота,
И бабам нет смысла рожать донкихотов.
Всё глуше звучит Арагонская хота…
Всё громче грохочет спецназ и пехота.