Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

Выбирать – не в цель палить с бедра.
И не раздавить втроём пол-литра…
Зла, густа, вязка эт сетера
Жизни заскорузлая палитра.
Вождь давно не думает за нас,
И когда приходит час недужный,
Или лёгкий час, - слуга послушный,
Нас к барьеру требует компас.
Каждый выбирает по себе
Встречи, собутыльников, застолье,
Трубку мира, или мир дреколья
Каждый выбирает по судьбе.
Плыть к материку, грести ли к рифу;
Тему, содержание и рифму,
Как и лаз в житейской городьбе, -
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Шлёпанцы, диван или пижаму.
Шлюху, недотрогу или даму, -
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Паруса, команду, капитана,
Дольник, биографию, каблана –
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе:
Влезть ли в склоку или двинуть мимо,
Быть холёным или быть ранимым, -
Каждый выбирает по себе.
Спутника, попутчика и друга,
Свист Норд-оста, иль жаровню Юга,
Угол или квадратуру круга, -
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
То, во что он взгляд свой упирает,
И игру, в которую играет,
Каждый выбирает по себе.
День наш то, как гул в печной трубе,
То – губной гармошкой на губе…
Каждый выбирает по себе
Для любви лежак, черпак к обеду,
День недели – вторник или среду,
Каждый выбирает по себе.

Мотив любви!…Прилип к устам он…
Никак его не отлеплю…
Мурлычу: Юра Арустамов!
Люблю тебя, и это «лю»
Я уважением дуплю.
Люблю стихов твоих орнамент,
Твой профиль а-ля Билибонс,
И твой кавказский темперамент,
И твой израильский прононс.
Природа всем тебя ссудила:
Ты гармоничен, как романс.
Тебе стихов подвластна сила,
И контрданс, и преферанс.
Люблю твой стих с его тоскою,
Где он то дерзостен, то строг,
В нём всё прочтёшь, что за строкою,
А кое-что и между строк.
Среди людей щукообразных
Высок души твой кредит!
Так много в жизни громогласных,
Так молчаливых дефицит!
Но как случилось, Арустамов,
Что твой не зрел я парус тама?
Скажу и завтра, и теперя,
Что миг, где жил ты без меня,
«Я ощущаю, как потерю,
Из жизни выпавшего дня».
(Я слямзил две строки крутых
Не для тебя, а для других,
Поскольку некие другие
Возможно, слышат их впервые).
Дай, обниму тебя с размаху
Во весь обхват пегасьих крыл!…
Жаль, что сподобившись монаху,
Ты жизнь свою уединил
В непредсказуемом пространстве
Не вычисляемых квартир
В убранстве, как в протуберанстве,
Из рифм, лелея личный мир.
Где ты блуждал, с кем выпивал?
С кем свои песни распевал?
С кем поднимался ты в дреколье?
Кто разделял с тобой застолье?
Подобно сказочному духу
Ты был закрыт для наших рыл…
Так выпьем, Юра, за Илюху,
Который нам тебя открыл!…

Цветаева драила плошки в Елабуге,
Платонов метлою на хлеб наскребал
И Рубина Дина, не брезгуя, в лабухи
Подельчиво шла - за презренный металл.
Во все времена у набобов в пиру
И слово, и песня не ценятся дорого,
И я, пусть немного отпущено пороха,
Так же с пером моим не ко двору.
Но нет во мне злости и зависти к выгоде,
И я, то и дело, сверзаясь с небес,
В атаку на мусор, амбиции выкинув,
Шагаю со шваброю наперевес.
Страны уроженцу – надменному сабру
В упрёк не поставлю чужую вину,
К перу приравняв, где метлу, а где швабру,
Я чищу, и чищу, и чищу страну.
Не знаю я, в чём состоит мессианство,
Но в случае нашем по воле верхов
Мы призваны сделать святое пространство
Свободным от мусора и… от стихов.

Бреюсь, бреюсь, бреюсь…
На щеках моих щетина,
Как стерня на поле чёрном,
Дыбом колющим стоит.
Бритвою-сенокосилкой
По щекам остервенело
После лезвием – двойное! –
Новым трижды прохожусь.
Я сегодня б мог не бриться
Ведь суббота, и я дома,
Отдохнуть вполне могла бы
Морда моего лица.
Но спешу я на свиданье
На желанное свиданье:
Мы не виделись сегодня
И не встретились вчера.
Нынче будет наша встреча,
Замечательная встреча!
Я войду и на пороге
Враз увижу ползуна.
Внук ко мне протянет руки,
Он щекой к щеке прижмётся
И небритая ворсинка
Его не уколет.

Что знаем мы о Сущности вещей?
Она – в игле, что скрыл в яйце Кощей.
Яйцо ж лежит за тридевять морями,
И путь туда пролёг во тьме ночей.
И что тот путь, коли стезя с порога
Оборвана, как жизнь без эпилога?
И Сущность та, - я слышал сам от гнома, -
На кончике иглы,
а кончик сломан.

Ах, соловей! Он пел такое,
Про что и Бог не знает нот!..
Листва кружила над покоем
И замерла, прервав полёт.
И речка плыть остановилась
И встали в небе облака…
Дорога, что излукой вилась,
И та спрямила берега.
Ах, он не просто пел да щёлкал!.. -
Узоров звон и трелей бег
Сплетал из серебра и шёлка
Дубравы Моцарт и Сольвейг.
И гости замерли на даче,
Забыв, зачем горит звезда,
И видя, как над песней плачет,
Тот, кто не плакал никогда.
О, этих слёз благоговенье,
Про что – ни словом, ни резцом
Не скажешь. Перед чем мгновенье
Началом стало и венцом.
Так безнадёжная потеря
Вдруг вновь душой обретена.
Так снова хочется поверить
В то, в чём разверилось сполна…
…Хозяин дачи млел в покое…
Сидел. Блаженствовал молчком.
Желудок тешил балычком.
И вдруг спросил гостей: - Изгои,
А кто из вас едал жаркое
Из соловьиных язычков?..

Поверьте, я очень старался,
Я вылизал всё, до пылинки,
Я даже пылинку вымыл,
Чего не делал никто.
Когда явился хозяин,
(он пришёл принимать работу)
Протирал я промежность двум сукам,
Холёным стражам его.
Они стоят в кабинетах, -
Дог, с телёнка размером,
Блестящий, с отливом загара,
И борзая, поменьше, в углу.
Стоят, пугают клиентов.
Не сразу поймёшь, что из бронзы.
Такая причуда у босса, -
Держать железных собак…
Хозяин прошелся по залам,
Придирчиво всё одобрил.
И вдруг вскричал, возмущённый, -
А это что за пятно?
Он не любит, чтоб дважды,
А тут повторил и трижды:
Велел взять скребок и швабру
И снова врубить пылесос.
И скрёб я, и соплом вгрызался,
Царапал и ногтем, и пальцем,
Но белое так и осталось
На тёмно-красном ковре.
Хозяин впал в раздраженье,
Велел мне прочь убираться,
И я ушёл, размышляя, -
Неужели даст мне расчёт?
Но как объяснить тупице,
Что даже ему, самодуру,
Не подвластен солнечный зайчик,
Не подвластен! И всё!
И всё!