Вальдемар Лысяк - Цена

- …наиболее уважаемых граждан Рудника, - перебил его профессор Станьчак, в голосе которого совершенно не чувствовалось сарказма, но замечание и так было саркастичным в силу своего содержания.

- Именно. Но кое-что тут сделать можно. Имеется в виду трудное, очень сложное решение, которого я самостоятельно принять не мог – поэтому и пригласил всех вас. Начальник гестапо, Мюллер, сделал мне некое предложение… Я беседовал с ним несколько часов назад. Мюллер согласился выпустить четырех арестованных, но за выкуп.

- Почему только четырех? – спросил Годлевский.

- Этого я не знаю. По-видимому, опасается своего начальника. Всех же он отпустить не может, а заработать охота, вот и посчитал, что с четырьмя все пройдет. Но ведь четыре – это больше, чем ничего, так, господа.

- Сколько же он хочет взять? – спросил Кортонь.

- За каждого освобожденного от требует по двадцать тысяч долларов.

Эхом этих слов стал пробегающий вдоль стола шорох, переполненный сдавленными фырканиями и ругательствами:

- Скотина!

- Сукин сын!

- Гиена швабская!

- Фриц ебаный!

- Да никогда не платили даже половину этой суммы!

- Он специально столько запросил, чтобы ничего из этого не вышло!

- Или – чтобы сразу же заработать кучу денег.

- И кто столько сможет заплатить?!

- И что за сволочь! Мало того, что людей мордует, так еще и торгует ими, словно работорговец, пся крев!

Когда первые возмущения утихли, аптекарь Брусь подвел итог:

- Пан граф, это гигантская сумма… Никто из нас не мог бы даже…

- Я позвал вас не для того, чтобы собирать деньги, - успокоил его граф.

- Да со всего города не выдоить такой суммы, - сказал Клос. – Четырежды двадцать – это восемьдесят тысяч долларов, капитал! Простите, но даже в Люблине за арестантов платят по две, самое большее – по три тысячи…

- Но только не за арестанта, которого осудили на казнь, пан редактор, - поправил его Седляк.

- Но ведь тут же не было никакого приговора, поскольку и суда никакого не было, - приподнялся на своем месте Гаврилко.

- Не смешите, святой отец! – побранил его Седляк. – Решение районных властей имеет силу судебного приговора, это административное проведение приговора над арестованными. Или вы с дуба упали, или только сегодня родились? Все, которых арестовал Мюллер, имеют приговор властей, и спасение таких осужденных в деньгах стоит намного больше, чем три тысячи зеленых.

- Ну да, раза в два, - вмешался журналист. – Пускай, в три. Но не двадцать тысяч?!

- Господа, господа! – Адвокат Кржижановский поднял руку, успокаивая спорящих и давая знать, что сам желает взять слово. – Вы удивляетесь, господа? А тут нет ничего удивительного, вопрос совершенно ясный. Фрицы получают по заднице на всех фронтах: на востоке, на западе, на юге – короче, повсюду. В Люблине очень скоро будут править русские. Мюллер понимает, сколько ему осталось времени на то, чтобы собрать военную добычу, вот он и взвинчивает цены. Это просто закон рынка, который идет к своему краху.

- Господа, - сказал граф. – Мюллер дал мне всего пару часов на то, чтобы принять решение.

- Но, может, удастся эту кошмарную сумму как-то уменьшить. Нужно торговаться, пан граф, - предложил Брусь.

- Мюллер не станет с нами торговаться. Мы можем только принять его предложение или отбросить. Времени у нас – до утра.

- Времени у нас – до смерти, и даже больше! – фыркнул Клос. – Только мы такую сумму не собрали бы и на том свете.

- Господа, я дам всю сумму.

Декларация хозяина приняла форму остолбенения, измеренного силой взглядов, что пали на его лицо.

- Я выкуплю всех четверых, - продолжал граф. – При условии, что среды выкупленных будет мой сын.

- Ну, это очевидно, господин граф! Вы платите, вы и принимаете решения! – произнес вердикт Кортонь, а несколько других кивнуло, подтверждая такое мнение.

- Нет, это вовсе не очевидно, господа, ибо я хотел, чтобы мы приняли совместное решение. Тем не менее, я не скрываю: если мой сыне не очутится среди четверых избранных – мое финансовое предложение утратит силу. Я заплачу лишь в том случае, если Марек сможет вернуться домой.

С другой стороны стола раздался издевательский смешок. Смеялся профессор Станьчак, когда же все поглядели на него, он начал оправдываться с такой же издевкой, цитируя знаменитую рекламу Форда.

- Одним словом, господа, каждый может купить себе автомобиль такого цвета, который ему будет по вкусу, но при условии, что это будет черный Форд-Т!

- А вы, пан профессор, будучи на месте господина графа, предложили бы всю требуемую сумму, не выкупая собственного ребенка?

- Но ведь это была просто шутка, - защищался Станьчак. - …чтобы немного расслабить напряжение…

- Пан профессор, ваша шуточка была абсолютно неуместной! – возмутился адвокат Кржижановский. – Мы должны все благодарить Тео… то есть, нашего хозяина, причем, мы обязаны ему удвоенной благодарностью. Первое, что он выторговал у Мюллера жизни четырех заложников, а второе, что он сам понесет все расходы. Это очень благородный жест, достойных рода Тарловских, имеющего такие заслуги перед отчизной!

Кортонь хотел уже крикнуть: "Браво!" и аплодировать, но его инициатива как-то не была всеми принята. Тогда он поднял бокал:

- Я разделяю мнение пана адвоката Кржижановского, и, по-видимому, все остальные так же это мнение разделяют!... Господа, я поднимаю в честь пана графа благодарственный тост! До дна!

Не пил один только ксендз, а профессор Станьчак, прежде чем опорожнить рюмку, тихонько буркнул:

- При условии, что это будет фирменная наливка графов Тарловских!

Редактор Клос, сидящий рядом с Гаврилко, спросил:

- А почему это пан настоятель с нами не пьет?

- Спиртное мне вредит, сын мой.

- Так вам приходится страдать во время каждой мессы, когда приходится хлестать ритуальное вино. Сочувствую! – с издевкой заметил Станьчак.

Какое-то время после тоста, который расслабил всех, гости начали накладывать себе ветчину, намазывать хлеб масло, делили огурчики. Хоральное чавкание перебил своими словами адвокат:

- Господа, прошу внимания!... Я понимаю, что решение, чтобы среди четверки выкупленных был Марек, является столь очевидным, что не подлежит дискуссии…

Ему ответило несколькоголосное одобрительное "угу".

- …Следовательно, обсудить мы должны других. Мы должны определить остальных пленников, которых следует вытащить из лап гестапо. Троих – три фамилии.

- А почему мы должны обсуждать? – спросил Малевич.

- Вы шутите, пан магистратор?... – удивился Кржижановский.

- Нет, я совершенно серьезно. Просто я не пойму, зачем это обсуждать…

- Вы знаете лучший способ проведения столь сложного выбора?

- Знаю. Жребий, дорогой пан адвокат, выбор жребия. Именно потому, что выбор такой трудный, а он трудный, ведь каждый из арестованных заслуживает спасения, но мы, однако, можем спасти только трех…