Вальдемар Лысяк - Цена

Бигос съели при зажженных лампах. На дворе уже царила темнота. Сильный ветер уже пару часов предсказывал приход грозы, только она как-то не спешила, даже дождя не было. Когда стол был убран, когда уже им овладели чистые пепельницы и полные графинчики – граф воспользовался методом адвоката Кржижановкого, постучав по стеклу камнем перстня, чтобы обратить на себя внимание. Когда же стало тихо – он заговорил, голосом несколько неуверенным, боязливым, временами даже ломающимся, но без истерики:

- Господа… Господа, я должен… должен сейчас перейти к самой сложной части предложения Мюллера… Поскольку то решение, которое… которое мы только что приняли по вопросу трех… по вопросу четырех заложников… это только половина решения… И даже не половина – только вступление к проблеме, намного более сложной…

В очередной раз гробовая тишина овладела залом. Было слышно лишь аллергический насморк Кржижановского – адвокат не мог дышать без легкого посвиста. Вместе с дымом над головами вздымался страх – предчувствие катаклизма, привитое тоном хозяина. Первым отозвался Брусь:

- Выходит, это еще не конец?...

- Что-то мне кажется – это только начало, - просопел Малевич.

Хануш уставился на Тарловского.

- Пан граф…

- Да?

- … Пан граф, вы нам сказали, что Мюллер желает взять деньги за четырех заложников!

- Он требует не только деньги… Он говорит, что должен иметь десять заложников…

- То есть, что он должен расстрелять десять заложников, я правильно понял? - спросил Клос.

- Ну, если виновные… если те, кто взорвал поезд сами не объявятся до завтрашнего утра…

- Мы прекрасно знаем, что не объявятся! – напомнил ему Малевич. – То есть, когда мы выкупим четырех арестованных, Мюллер арестует четырех других, чтобы баланс сходился. Я правильно говорю, пан граф?

- Да, правильно.

Очередную фазу смертельной тишины прервал переполненный болью голос ксендза:

- А вам казалось, что вы спасли четыре жизни…

Тарловского парализовал страх, но больше ждать он уже не мог:

- Но самое страшное, господа – Мюллер требует, чтобы мы указали этих четырех.

- Что-о-о?!!!

Этот совместный возглас вырвался у нескольких присутствующих, но до старшего сержанта Годлевского еще не дошло:

- Не понял, пан граф. Но… ведь мы выбрали четверых, и укажем их…

Графа опередил Кржижановский, объясняя полицейскому:

- Пан старший сержант, Мюллер потребовал, чтобы помимо тех четырех, которых можно выкупить, указать четырех других – чтобы арестовать их.

- Для замены! – помог ему Брусь.

- То есть, для расстрела! – завершил тему Малевич.

- И вы, пан граф, приняли это требование? – удивился Хануш.

- Я только выслушал Мюллера, а вот принять это требование или отбросить его – мы должны совместно, здесь и сейчас.

- А если мы откажемся?

- Тогда обмена не будет, все дело закончится ничем, поскольку это второе требование Мюллер выставил в качестве sine qua non.

Малевич хлопнул себя ладонью по колену, словно человек, услышавший замечательный анекдот.

- Так вот оно что… вот почему мы удостоились чести посидеть за родовым столом графов Тарловских! Вы хотите, пан граф, сделать ответственность за преступление групповой, перекинуть ее на наши души!

- Абсолютно верно, пан магистратор, - признался Тарловский. – На вас и на себя. Сам я такого решения принять не мог.

- Подобного рода решения нельзя принимать никому, братья! – загремел Гаврилко, испепеляя графа взглядом.

Несколько человек (Малевич, Хануш, Брусь и Седляк) согласились с ксендзом, кивая головами. Но поднялся только доктор. Стул он отодвинул резко, даже запищал паркет, и процедил на прекрасном французском:

- Merci bien, monsieur le comte! Je ne veux pas participer! [17] Благодарю, господин граф. У меня нет намерения участвовать во всем этом!

И, не прощаясь, он направился к двери. Осмелившись поведением Хануша, Брусь тоже поднялся с места со словами:

- Тут вы, пан граф, просчитались, думая, что мы примем участие в этом… в этом убийстве! Я тоже объявляю пас! Такую грязную игру я не принимаю.

Стоящего почти у двери Хануша догнал язвительный голос Мертеля:

- Mes felicitations, cher docteur!... Oh, pardonnez moi - cher directeur! [18] Мои поздравления, дорогой доктор!... Ох, простите – дорогой директор!

Удивленный Хануш повернулся:

- Это вы мне?

- Ну естественно, один только вы среди нас являетесь врачом, cher docteur . А по-французски я говорю, поскольку вы так красиво промолвили на этом языке культурных людей. Еще раз: mes felicitations, monsieur le directeur! [19] Мои поздравления, господин директор!

- Что вы хотите этим сказать?!

- Удивительно!... Вы так замечательно говорите по-французски, и не поняли столь простого предложения? Просто я выразил вам сои поздравления, пан директор городской больницы!

- Я не директор, пан Мертель.

- От этого вас отделяет всего четыре шага. В тот самый момент, когда вы переступите порог и покинете нас, не желая пятнать собственную совесть – вы подпишете приговор профессору Стасинке, которого мы, что ни говори, собрались выкупить.

Хануш приложил ладонь ко лбу, как бы желая проверить температуру, и прошептал:

- Разве я не говорил?... Я же предвидел подобное обвинение…

- Правильно, вы уже говорили об этом, и очень трогательно, я чуть не всплакнул, - безжалостно продолжал Мертель. – Видимо, теперь придется поплакать над вашей неблагодарностью по отношению к руководству, пан Хануш? Вы понимаете, что вы делаете? Разве все должно быть настолько простым – профессор Стасинка становится к стенке, а заместитель директора занимает его кресло, получает его зарплату, берет на себя все его обязанности? Ca m'est bien egal [20] Мне все равно… , но…

- Да как вы смеете так говорить? Это подло, пан Мертель!... Впрочем, мое отсутствие не изменит результата голосования.

- Ваше отсутствие, доктор, - поддержал Мертеля Кортонь, - заразит других слишком чувствительных типов, результатом чего станет уклонение от ответственности ради каких-то личных расчетов. Когда вы отсюда уйдете – уйдет и несколько других, которым стулья уже поджаривают зады, я мог бы без труда указать их. И тогда вся инициатива рухнет – мы никого не спасем.

- Зато никого и не убьем! – заявил Брусь.

- Наоборот, мы убьем самых ценных, поскольку не вырвем их из лап гестапо, хотя судьба и подарила нам такой шанс!

- Кому-то судьба уже дала шанс повышения по службе… Что ж, директорское кресло – это директорское кресло, - процедил Мертель, пронзая взглядом Хануша.

- Боже милосердный, но ведь я же не потому! – вскипел доктор. – Просто я считаю, что… что мы не должны…

- Просто вы считаете точно то же, что и пан магистр Брусь – что вам нельзя запачкать ручки! – обвиняющее указал пальцем на врача Кортонь. – Что вы не станете играть в палача! Ведь вы такой приличный…