Вальдемар Лысяк - Цена

- Пан Мертель, эту свою школярскую фразеологию оставьте своим ученикам! - перебил его Малевич. – Эту войну выигрывают не партизаны, а Советы и союзники, которые бьют немца очень эффективно. А то, что делаете вы, утверждая, будто делаете это ради свободы и национального достоинства, становится причиной смерти множества невинных людей!

- Неправда! – заорал Кортонь.

- Неправда?... Относительно того, что мы здесь делаем сейчас, дорогой мой?! Мы спорим о том, кого можно спасти из людей, которых гестапо арестовало и приговорило к смерти лишь потому, что отряд АК или НВС убил пару немцев! Эта пара убитых немцев не имеет никакого значения для судеб войны – исключительным же результатом стала гекатомба поляков…

- Неправда, неправда, неправда!!! Результатом вчерашней операции было крушение поезда, фрицевского поезда, везущего оружие, боеприпасы и солдат на фронт! То есть, ослабление военной силы немцев! Движение по этой линии было задержано…

- Оно уже восстановлено, - сообщил Годлевский. – Швабы стащили в кювет два аварийных вагона, а колею исправили за несколько часов.

- Ну вот же! – торжествовал Малевич. – Истинным результатом является гекатомба самых ценных поляков, которые пригодились бы Польше, когда та будет уже свободной!

- А по вашему мнению, пан магистратор, она станет свободной, когда все мы не будем желать пачкать руки убийством швабов?

- Вы уж такие штучки не применяйте, пан Мертель! Идите с ними на конкурс демагогов или еще куда-нибудь, а здесь дураков не ищите.

У Мертеля буквально отняло речь, зато физиономия Кортоня приняла выражение глубокого отчаяния:

- Ну как вы не понимаете, что оккупантам следует показать, что…

- А потому, пан Кортонь, что по математике в школе я был лучше вас! И знаю отсюда, что за каждого пришитого фольксдойча или рядового вермахта свою жизнь отдают десять, а то и более, поляков, нередко – весьма значительных поляков – и счет тут весьма паршивый; можно даже сказать, что такие расчеты в жопу можно засунуть! Уж простите, героические мои коллеги, но так у меня выходит из расчетов!

- По вашему мнению, если бы не было сопротивления, то все было бы тип-топ, так?! – кипятился Мертель. – Фрицы никого бы не убивали, не вывозили в лагеря, жизнь в Генерал-Губернаторстве была бы милой и приятной? Да разве вы не видите, что немцы творят с нами в течение этих четырех лет?! Опомнитесь!!!

Магистратор взмахнул рукой, словно желая отогнать облако дыма, ходящего волнами между столом и потолком.

- Я вижу одно… Что было бы намного меньше жертв, если бы…

- Если бы все наши земляки подставили фрицам очко, смазанное вазелином!

- Вы, пан Мертель, обязательно выиграли бы в том конкурсе демагогов…

Тут на помощь Мертелю снова пришел Кортонь:

- А вы, пан магистратор, посмотрите на евреев! Разве они защищались, или устраивали покушения, или же эсэсовцев выбивали? Нет же! Все были белые и пушистые. И что это им дало?...

- Правильно! – согласился Клос. – Так им помогло, как мертвому припарка!

Малевич не признал себя побежденным:

- Евреи – это совершенно другое дело. Фрицы убивают их по расовым причинам, и вы все об этом прекрасно знаете!

- А нас убивают из спортивного интереса, так? – спросил у него Кортонь. – Ведь нас тоже убивают без остановки! Нас тоже считают утерменшами, правда несколько лучшими недолюдьми, посему евреям дали первенство по дороге в могилу, а мы в этой очереди стоим на третьем месте, потому что между нами и евреями есть еще и цыгане. Или я не прав?

- Насколько мне известно, не только фрицы считают евреев худшей расой… - заявил Седляк, просверливая Кортоня значащим взглядом.

- Это камешек в мой огород, пан начальник?!

- А в чей же еще! Сложно забыть вашу эдекскую прессу, все те статейки, все антисемитские рисуночки ваших карикатуристов, все те…

- Вам, видно, сложно забыть то, что вы сами же и придумали! Национал-демократия никогда не пользовалась безумной расовой аргументацией, и никогда…

- И Дмовский ни словечка не написал против евреев!

- Дмовский никогда не пропагандировал истребления народа – национал-демократы никогда этого не делали! Мы боролись только лишь с иудейской гегемонией в культуре и экономике страны, так что следите за словами!

- Ой-ой-ой, как я испугался! – фыркнул Седляк.

Станьчаку, который был неприятно поражен дракой, понадобилось какое-то время, чтобы к нему вернулась охота молоть языком (а может, он даже вздремнул за это время), напомнил спорящим:

- Будучи поляками, охотнее всего мы считались со словами того " рыжего литовского еврея ", что написал "Пана Тадеуша" [12] Речь, понятное дело, идет о Мицкевиче. , и того жидофила [13] В польском (да и в чешском, и словацком) языке слово "żyd" просто обозначает еврея, не надо искать никаких оскорбительных ассоциаций относительно Юзефа Пилсудского. А вот с женой еврейкой – тут что-то не сходится. Первой женой Пилсудского была Мария Юшкевич, по вероисповеданию – протестантка евангелического толка. Пилсудскому даже пришлось поменять веру, чтобы на ней жениться (то есть, она явно была не еврейка). Вторая жена – Александра Щербинская, ждала, пока не умрет первая жена (в 1921 году), чтобы жить с Пилсудским официально. Может она? "Википедия" относительно ее национальности ничего не говорит. , что стал первым маршалом Польши и женился на еврейке.

- Первым нашим маршалом был князь Понятовский, а вовсе не " Дедуля " Пилсудский, - с апломбом эрудита заявил Брусь, переломив, наконец, психическую блокаду, что была эффектом потасовки с Мергелем.

- Князь Пепи стал маршалом Франции, дорогой коллега, - поучил его доктор Хануш.

- Ну… но ведь он был поляком…

- Это точно, - согласился с аптекарем Станьчак. – Поляком он был в значительно большей степени, чем величайший польский резчик [14] Тут, по-видимому, говорится про Вита Ствоша, автора резного алтаря в Мариинском соборе (в Кракове). , величайший польский композитор, величайший польский…

- Являясь величайшим польским шутом, истинным наследником Заглобы [15] Читайте "Трилогию" Г. Сенкевича, или, хотя бы, посмотрите кино. , вы, пан профессор, наверняка, сармат на двести процентов, только сейчас не время на болтовню! – вмешался адвокат, мобилизованный взглядом графа. – Давайте вернемся к теме, господа…

- А к какой из тем? – спросил Клос. – Разговор шел об арестантах, о евреях, о цыганах, о не забываемой паном начальником прессе эндеков…

- Я и сам помню ту красную макулатуру, что, наверняка, была любимым чтивом пана Седляка! – пробасил Мертель.

- Левая пресса не нападала на евреев! – твердо заявил Седляк.

- Правильно, она не нападала на своих издателей, редакторов, клиентов и читателей. Она нападала на поляков и пыталась отучить польскую молодежь от патриотизма!