Вальдемар Лысяк - Цена

- Чушь! Она атаковала шовинизм и ксенофобию темных людей, пан Мертель! Она пропагандировала принципы общественной справедливости, равенства, пролетарского достоинства…

- Долго вы еще будете цитировать нам эту херню, все эти напыщенные фразы из блевотины Маркса с Энгельсом, пан начальник? – спросил Кортонь. – Здесь вам не штабной совет большевистской ячейки…

Седляка охватило бешенство. Он заорал:

- Да по какому праву?!!...

- По праву, а не по леву, таваришч !

Седляк поглядел по сторонам, и пискнул, хотя и агрессивно:

- Господа, я не коммунист!

- А я не гедонист и не курильщик трубки, - задекларировал Станьчак, пуская вокруг головы клубы пахучего дыма.

- Но ведь я и вправду не коммунист, господа! И никогда коммунистом не был!

- Точно так же, как товарищи Троякий, Сталин и Ленин, - сказал Мертель. – Они тоже видели коммунизм глубоко в заднице, для них важна была власть или пенёндзы , зато в горлянках коммунизма у них было полно, всяческой "общественной справедливости", "совместной собственности на средства производства", "прав пролетариата" и "угнетения трудового народа ".

- Господа, да отцепитесь вы от пана начальника, - вмешался Станьчак. – Он и вправду не коммунист.

- Тогда почему же он разевает пасть словно красножопый? – спросил Мертель.

- Потому что он марксист, то есть, поклонник культа Маркса. Божка он себе выбрал весьма покалеченного умственно, но даже великие боги древней Греции были не без недостатка или не без греха. Возьмем, к примеру, Зевса…

- И что вы имеете против Маркса, пан профессор? – спросил Седляк.

- Что я имею против Маркса? Его плохой подход ко мне, ergo , к человеку, пан начальник.

- Плохой подход к человеку? Вы что, с ума сошли? Да марксистская концепция человека…

- Это однобокая концепция, убогая, словно похлебка из брюквы, – перебил Седляка профессор. – Она совершенно лишена воображения, мифологии или, хотя бы, чуточки живительной сумасшедшинки. Для Маркса человек – это несложный " homo faber ", рабочая лошадка, производитель без внутренней жизни, ну, разве что, силач, способный свергать богов. Намного точнее видели человека Монтень, Шекспир или Паскаль, по мнению которых, " homo sapiens " это " homo demens " [16] Глупец (латынь), перед тем было homo faber – человек умелый (тоже латынь). , безумец и фокусник, существо многообразное, носящее под черепом целый космос снов, фантазий и мечтаний.

- И душу, - прибавил Гаврилко. – Душу, наполненную Богом, ибо сотворенную Богом.

- Скорее уже, переполненную Библией, дорогой вы наш попик, - поправил его профессор. – Библией, очень сильно приближенной к "Капиталу" и коммунистическим теориям, и вместе с тем – насколько же далекой от них, насколько им враждебной. Брось человека в лужу и провозглашай ему, чтобы он оставался на том месте, где поместило его Провидение – и ты докажешь, что ты сторонник библейского порядка, а не классовой борьбы. Summa summarum – если мы поглядим…

- Не хочу язвить, пан профессор, впрочем, я и не смог бы быть таким же язвительным, как вы, - вмешался Хануш, - но я желаю спросить: кого вы презираете больше: Бога или Маркса?

- Так вы заметили, докторишка, насколько они похожи? Эти импозантные бороды, словно серебристые цоколи для пророческих физиономий!... Отвечу вам – Бога я не презираю и не отношусь к нему легко, хотя к Нему у меня отношение совсем иное, чем у всех тех, которые бегают в костел, рассчитывая на Него по знакомству.

- Говорите, что хотите, профессор, истинных верующих не оскорбишь! – возмутился Кортонь. – Мы не для того становимся на колени у распятий.

- А ради чего же?! – удивился Седляк. – Чтобы получить отпущение грехов за убийство президента Нарутовича, господа эндеки?

Кортонь сорвался с места со стиснутыми кулаками, с жаждой убийства в глазах, но на сей раз не Кржижаноский или Годлевский, но сам граф прервал стычку громовым голосом феодала:

- Хватит, господа! Хватит уже этих скандалов, не хочу здесь видеть никаких драк! В том числе, и партийных драк на словах, поскольку мы собрались здесь совершенно с другой целью. Напоминаю, мы должны определить, кто будет выкуплен из лап гестапо.

Но Мертель напомнил и о своем:

- Но у нас имеется и патриотический долг! Повторяю, Трыгер и Островский должны быть выкуплены ради… ради высших идей, общенациональных, осмелюсь сказать: даже во имя государственных интересов. Думаю, что все здесь присутствующие, за исключением, может, пана почтмейстера, прекрасно это понимают…

- Не все, пан Мертель, - сообщил Малевич.

- Я тоже не понимаю, - прибавил Хануш.

- А если речь идет о предложении, - продолжал магистратор, - то думаю, что среди выкупленных должны быть: директор Кужмич, бургомистр Венцель, ну и, вне всяких сомнений, профессор Стасинка.

- Господа, я поддерживаю эти кандидатуры, - объявил Седляк. – Кужмич - обязательно!

- Так что… - пожелал подвести итог диспута Кржижановский.

- И еще обязательно – пан судья Ивицкий! – закричал аптекарь.

Мертель не смог справиться с возмущением:

- Ну вот вам! У нас имеется уже четверо: Кужмич, Венцель, Стасинка, Ивицкий, то есть – без Трыгера и Островского! Черт подери – для этих двоих место должно быть! Люди, да вы разве не понимаете, что…

- Господа, так можно ссориться несколько суток! – притормозил Мертеля редактор Клос. – Давайте решим проблему голосованием, пусть решит большинство собравшихся.

- Правильно! – крикнул начальник почты.

- Действительно, весьма разумное предложение, - присоединился ювелир.

- Я тоже так считаю, - согласился полицейский.

- А почему большинство? – спросил директор кинотеатра.

Мертель повторил вопрос, словно был эхом Кортоня:

- А действительно, почему, простите меня, большинство?

- А потому, что большинство больше меньшинства, - пояснил ему Бартницкий.

- Но это всего лишь с точки зрения математики.

- Даже и демократии, - поправил его Клос. – Любая демократия основана на большинстве.

- А охлократия – нет? – с издевательской усмешкой спросил профессор.

- Я говорю о настоящей демократии!

- Да? И что же вы считаете настоящей демократией?

- Свободный выбор, профессор, свободный выбор.

- Это какой же?

- Такой, который является непринужденной демонстрацией многих людей, мыслящих идентично. То есть, голосующих одинаково.

- Станьчак понимающе покачал головой:

- Ясно! Если большое количество верующих в одно и то же, представляет собой аргумент, тогда очень легко прийти к выводу: все должны жрать дерьмо, ведь миллионы мух ошибаться не могут!

- Вам снова шуточки, пан профессор! – вздохнул Клос. – У вас, действительно, что-то серьезное против демократии?

- Немногое, дорогой мой редакторишка. Лишь то, что при демократии голоса людей образованных, людей разумных и честных учитываются точно так же, как и голоса неграмотных, бандитов и проституток. А поскольку в каждом государстве всегда больше дураков, разбойников и женщин легкого поведения, чем людей разумных и праведных – тогда следует признать, что демократия не является безошибочной, если смотреть на нее со стороны выборных урн.