Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

И вот он заговорил:

— Господь наш ниспослал мне сегодня своего ангела, чтобы открыть великую весть. На лугу перед церковью избранные встретятся с Богом. Двадцать второго февраля он вознесет избранных на небо. Ангел показал мне рай, большой и прекрасный, как большой сад, в котором легкий ветерок веет меж кронами вишен. В доказательство того, что я говорю правду, я сейчас совершу чудо — подайте сюда кофе, которое прихожане выпили бы, если бы Господь в благости своей не прервал воскресной службы!

На крышу подняли в корзинах два кофейника с кофе и блюдо булочек с корицей, на которые он возложил руки и благословил, — и кофе хватило на всех, а хлеба осталось так много, что птицы были сыты еще несколько недель.

Теперь жители деревни понимали, что имеют дело с настоящим пророком. Довольный Элоф спустился с крыши.

С этих пор все стало по-другому. То, что в деревне должен был появиться Господь с ангелами, в корне переменило жителей. Женщины уселись шить длинные белые платья, мужчины и вовсе оставили работу и все дни проводили в церкви. Элоф проповедовал с ранее невиданным жаром.

Дочь кузнеца проснулась однажды утром и заявила, что она Дева Мария. С твердой верой в то, что носит дитя Господа, она вышла вон, и ее вырвало.

Она рассказывала всем желающим, что ночью к ней явился архангел Гавриил с радостной вестью, и, как ни невероятно это звучит, жители ей поверили. Старушки принялись вязать кофточки и распашонки, плотник смастерил колыбель, а староста придирчиво выбирал хлев, в котором должен был появиться на свет сын Божий, причем в конце концов выбрал свой собственный, который, правда, прежде пришлось спешно выстроить. Дочь кузнеца даже стали называть «высокомилованной», поскольку она утверждала, что именно так к ней обращался вестник.

Однако, когда она сказала отцу, что и ему следует быть с ней почтительнее, отец влепил ей пощечину и ушел в кузницу, где и ковал до рассвета.

Находиться дома кузнец не мог. У супруги начались видения, она стала говорить с «иными». Они приходили по ночам и разговаривали громко и оживленно. И все это безумное время кузнец не мог сомкнуть глаз.

Единственный, кто продолжал жить обычной жизнью, был слепой нищий Рикардо. Он сидел, как обычно, у дверей церкви со своей старой кружкой, в которую прихожане опускали милостыню. И этот бедный Рикардо в одночасье стал самым богатым человеком в деревне, потому что все хотели с чистой совестью ответить «да» на вопрос Господа о том, помогали ли они нищим и убогим, — а он обязательно спросит об этом в Судный день. Поэтому все несли лучшее, что у них было, Рикардо — ведь другого по-настоящему нищего и убогого в деревне не было. Но Рикардо был мудрым человеком и понимал, что в один прекрасный день все это безумие прекратится и жители деревни придут к нему и потребуют назад свои деньги. Поэтому он закопал денежки в землю, а сам снова уселся просить милостыню как ни в чем не бывало. Он был единственным, кому было абсолютно наплевать на приход Господа.

— Придет так придет, — бормотал он, — если уж Господь и вправду всесилен, как все говорят, то он найдет дорогу ко мне, сирому и убогому.

Собственно, в том, что жители деревни всего за два дня до долгожданного прихода Господа начали ссориться, была вина старосты.

Дело вот в чем: староста выдвинул разработанный им порядок восседания за столом во время визита небесной делегации. Согласно этому предложению, он и Элоф должны были сидеть по обе стороны от Господа, меж тем как все остальные — далее в строго установленном порядке, а шлюха должна была выполнять обязанности официантки. Шлюха кинула камень старосте в голову, прокричав при этом: «Кто без греха, пусть первым бросит камень». Это послужило сигналом к началу всеобщих жалоб, и самое примечательное, что более всего жителей возмущало не то, что кто-то упредил порядок восседания за столом, а сам порядок.

Некоторые считали себя достойными местечка поближе к Господу, другие, поскромнее, нашли несправедливым, что староста и ближе всех к Богу будет сидеть, и младенца Иисуса в своем хлеву приютит.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы старый доктор не предложил всем записать свои грехи и благие деяния, чтобы, исходя из точного подсчета, установить порядок. Идею одобрили, и все разошлись по своим углам, чтобы как следует разобраться в своей жизни.

Вскоре жители деревни собрались опять с аккуратно исписанными листочками. У некоторых был целый список, у некоторых — лишь указания на отдельные добродетели и пороки.

Все написали, что они исправно давали милостыню нищему Рикардо, что они регулярно посещали церковь и что они вообще хорошие люди, — но по некоторым вопросам мнения расходились.

Одни считали порку детей благим делом, другие — не особо благим. Кабатчик утверждал, что он верой и правдой служил деревне, тогда как жена кузнеца, которая была трезвенницей, осудила его на вечные муки. Те, кто умел обращаться с музыкальными инструментами, не сомневались, что музыка — искусство от Бога, а немузыкальный народ стоял на своем: музыка есть дьявольское искушение.

Другими словами, народ не сошелся во взглядах на грехи и добродетели. То, что один представлял благодеянием, другой тут же спешил заклеймить как грех. Снова началась перебранка.

На крики вышел Элоф. Узнав, что происходит, он страшно разгневался. Взобравшись на бочку, Элоф закричал прихожанам:

— Глупцы, вы хотите навлечь на себя гнев Господень? Знаете ли вы, что гнев Господа — как ураган, что руки Божьей вы должны страшиться, ибо руки сотворившие могут и разрушать, что прекрасный сад может превратиться в ледяную пустыню, в которой зима прославляет гневного Бога! Прекратите это паясничанье, оно неугодно Господу!

Чтобы придать вес своим словам, Элоф вызвал сильную грозу, которая, разогнав жителей деревни по домам, бушевала весь день.

И вот наступил Судный день. Уже к заутрене все жители деревни, напряженные и выжидающие, были на ногах. Перед тем как накануне лечь спать, они приготовили длинные белые платья, поэтому все собравшиеся были одинаково одеты, только беременная дева украсила свое платье небесно-голубой лентой и подложила под платье подушку, чтобы стать еще более беременной.

Последней пришла шлюха, ненакрашенная и бледная, не смеющая поднять взор, готовая к тому, что ее прогонят.

Под звуки серьезной песни вышли они из деревни и коровьими тропами направились к лугу, на котором должен был появиться Господь.

В деревне остался только слепой нищий Рикардо, которого никто и не подумал взять с собой. Он слышал, как они уходили, как затихала их песня, наконец все смолкло. Он понимал, что они ушли, чтобы быть вознесенными на небо. Какое-то время было совсем тихо. Потом запели птицы. Рикардо вздохнул, лег на спину и заснул, прикрыв лицо шляпой.