Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

— Замолчи, бабка, — сказал Трижды Величайший. — Померла ты, окочурилась. В бога веруешь?

— А как надо, батюшка? Как скажешь, так и признаюсь…

— Веруешь или нет?

— Ну, батюшка, подскажи. Намекни, я понятливая.

— «Намекни», — проворчал Трижды Величайший. — Иди. В канцелярии тебя запишут, направят куда надо.

— Спасибо тебе за твое добро, я на все согласна, я хоть и простой человек, но понимаю вежливость. Иду, батюшка, — проговорила она и пошла к двери, но остановилась обернувшись. — Ой, батюшка, как же так, извини, я тебе про войну не рассказала, как мы, несчастные, в войну мучились, страдали. Ужас что такое война!

— Проваливай, бабка, надоела!

Трижды Величайший пошевелил пальцем, и она испарилась из дворца и улетела в неведомые пространства, забыв свою земную жизнь, обреченная на вечное беспамятное страдание.

…Мертвую мамочку увезли в морг. И в то мгновение, когда Людмила Павловна поняла, что она осиротела, что осталась одна на белом свете, оцепенела вся. Озноб бил ее, кричать хотелось, но крик застрял в горле.

Она вышла из больничных ворот и увидела Рахасена Семисферова, и вспомнила, будто бы видела его во дворе, когда увозили маму, он будто бы помог ей открыть дверцу «скорой помощи». Людмила Павловна остановилась. Рахасен шагнул к ней, и то, что произошло, произошло неожиданно для них обоих. Он неловко обнял ее, а она прижалась к нему и зарыдала, захлебываясь слезами. Он осторожно, неумело целовал ее мокрые щеки, переходя в эти мгновения из одной жизни в другую — рушилась грань, отделявшая прошлое от будущего, одно пространство от другого, все было впереди. Они будут вместе долгие годы, у них родятся дети, у детей свои дети, а потом рядом лягут в могилку, исполнив на земле родительский долг… Людмила Павловна рыдала у него на груди, уже не понимая, отчего рыдает, от неожиданного горя или от неожиданной радости…

…— Ты слышал, Чалап?! — воскликнул Трижды Величайший, когда старуха улетела к месту своего вечного наказания. — Она, старая карга, хотела меня разжалобить!

— Ничего, я ей найду теплое местечко, я уготовлю ей…

Не успев договорить, Чалап с недоумением воззрился на дворцовые двери. Опять кто-то незванно, самовольно появился в зале судилища, и сейчас гнев Трижды Величайшего снова обрушится на Чалапа. По куда глядела дворцовая стража? Куда глядели мытари, готовящие души грешников к Страшному суду Трижды Величайшего?

Что это? В зал судилища то ли вползало, то ли влетало, то ли въезжало, то ли текло неизвестной породы существо. Да и не существо, а какое-то сооружение. Частично похожее на стандартную человеческую душу — облако, еще не принявшее определенную форму, — но в то же время и не душа, а словно скопление цифр, математических формул. Оно плыло к Трижды Величайшему, и Трижды Величайший, изумленно, забыв разгневаться на Чалапа, спросил!

— Ты что за чучело?

— Здравствуйте, — сказало сооружение. — Не слышу ответа. Не слышу ответа. Ответа не слышу.

— Не тарахти! — воскликнул Трижды Величайший. — Ну, здравствуй, здравствуй. Откуда ты, такое чучело, взялся? Ты кто?

— Меня зовут Л-3000.

— Ты, значит, машина? — спросил Трижды Величайший. — А я, голубчик, имею дело с душами людей.

— Нет, — ответил Л-3000, — я не машина. Я почти человек. Я больше, чем человек. Я совершеннее.

— Ну, тогда кайся в грехах, плачь…

— Я не умею плакать, у меня нет грехов.

— Если ты почти человек, то должен страдать и грехи иметь.

— Я не умею страдать. Я совершенен, я будущее человечества. Не знаю ни радостей, ни печалей.

— Такого не было и не будет: люди всегда неизвестно чему радовались и горевали. Так было и так будет… Ты, почти человек, в бога ты веруешь?

— Кто это? — с недоумением спросил Л-3000.

— Он спрашивает, кто бог? Ты не знаешь Всевидящего, Не Имеющего Имени, который Всюду и Везде?

— Бог? Бог? Бог? — растерянно твердил Л-3000 и вдруг почти радостно проскрипел своим металлическим голосом: — Вспомнил. Знаю. Но как я могу в него верить? Он давно умер, еще шестого августа сорок пятого года в Хиросиме…

— Кто? Всевидящий умер? Заткнись, дурак! — с досадой воскликнул Трижды Величайший. — Хватит болтать. Мне нужна твоя душа. Где она? Если есть душа, будем толковать… Или у тебя ее нет?

— Мое бренное тело осталось в куче металлолома. Меня сжег твой посланец.

— Кто? Что он городит, Чалап? — спросил Трижды Величайший.

— Это правда, Трижды Величайший. Его посетил Рахасен.

— Опять Рахасен! Чем он там занят? Ему пора вернуться! Ну, чучело, есть у тебя душа? Ты надоел мне!

— Я сказал: тело мое в куче металлолома, а душа — перед тобой.

— Ты душа? Ты, не умеющий страдать, плакать, каяться, ты душа? Что же мне делать с такой душой? Не машина и не человек.

— Повторяю: я почти человек, — сказал Л-3000. — Но совершеннее. Я прообраз людей будущего. Создавая меня, люди становятся, как я. Все взаимосвязано: я беру от них, они от меня. Скоро все люди будут такими, как я…

— Ты болтун, — устало проговорил Трижды Величайший, — и у тебя мания величия. Чалап, уведи, пожалуйста, куда-нибудь это чучело гороховое.

— Ты зря недооцениваешь меня, — сказал Л-3000.

— Куда я его уведу? — в недоумении спросил Чалап.

— Думай!

Чалап подхватил под мышку бесформенное облако Л-3000 и исчез. Через мгновение появился вновь.

— Я не знаю, куда его девать, Трижды Величайший! Пока бросил на свалку. Но ведь он нагло врет. Там валяются еще более совершенные Л-3001. Пусть полежит с ними до поры, до времени.

— До какой поры? До какого времени?

— Подождем, он же сказал: скоро все люди станут такими.

Трижды Величайший засмеялся:

— Увы, Чалап, чего не будет, того не будет. Сколько человек напридумывал машин с начала века? Но сам машиной не стал. Человек живет страданиями, радостями, инстинктами, любопытством, у него, Чалап, в груди бьется сердце, он видит то, что нельзя увидеть. Отправь его в восемнадцатое пространство, там витают человеческие мысли…

— Но он и не мысль, Трижды Величайший…

— Вот напасть! — Трижды Величайший рассердился. — Ну пусть валяется на свалке…

…Сергей Григорьевич проснулся с головной болью. Оделся, сварил кофе, вышел на крыльцо.

Утренний воздух взбодрил его, и все же ломота во всем теле осталась, словно накануне он перетрудился, таская тяжести. Как дурной сон, вспомнил он посещение вчерашнего гостя. Почему сумасшедший маньяк преследует именно его со своей дурацкой идеей обмена души? Такая галиматья и во сне не приснится, а уж наяву… На поверить же в самом деле в существование черта? Впрочем, может быть, это он, Сергей Григорьевич, болен? На было никакого черта! Нет, к сожалению, все было на самом деле, не в воображении. Может быть, надо заявить в милицию? Можно, но сначала следует посоветоваться с Сонечкой. Сонечка объяснит, что надо делать.