Александр Бренер - Жития убиенных художников

Русские поэты знали приглушённую, как пощёчина в перчатке, звонкость скандала.

Русские поэты умели кричать как распоясавшиеся дети: «Не хочу!», «Не умру!»

Русские поэты — все были истеричками.

Я говорю о лучших русских поэтах, а не о тряпках или эстетах.

Я тут не говорю о ничтожных или фальшивых поэтах, как Кибиров, Могутин, Жданов, Скидан или какой-то Сатановский.

Из настоящих русских поэтов только Кушнер и Кенжеев боятся истерики и скандала. Это выдаёт в них академиков.

Или они преодолели своё скандальное поэтическое «я», и научились тихо любить и жалеть?.. Может быть…

Но ни Блок, ни Есенин, ни Кузмин, ни Цветаева, ни Олег Григорьев не боялись скандала.

У Анненского мучительный элемент скандала есть во всём: в свече, в колокольчиках, в листьях на дереве, в стене, в похоронах, в Ваньке-ключнике, посаженном в тюрьму, в старых эстонках, в цилиндрах на головах, в галошах, в развившемся локоне, в собственном портрете… Скандал — в пошлой и грубой человеческой жизни, непрерывно и заворожённо глядящей в лицо дышащей «левкоем и фенолом» смерти — так это у Анненского. И поэтому он, — в своём быту такой ритуалистичный, чёткий, корректный, — в поэзии своей страшно тосклив, капризен, изломан, истеричен, хрупок, скандален. Поэзия Анненского — скандал неприятия жизни.

Скандал вот в чём:

Скандал в русской культуре — это по преимуществу женский (а точнее — женственный) жест: отказ от мертвенного принципа нормальности, насаждаемого мужским дисциплинарным порядком. Вот как говорит о русской женщине Тютчев:

Это — скандал, скандал! Нельзя согласиться с эдаким положением вещей…

Скандал — истерический и резкий выход, бегство из этого дурдома незамеченности, незримости. Скандал — это крик «я здесь!», крик живого, чувственного существа, горящего в огне безразличия. Но «я здесь!» вовсе не означает «я, Иванов» или «я, Сидорова». Скандал — это безымянная, ничья, приблудная кошка, которая требует к себе здесь и сейчас абсолютного внимания:

— Мяу-мяу-мяу! Нежности хочу!

Скандал — это не Свидригайлов или Смердяков, не Фердыщенко или Лебядкин, не какой-нибудь Мавроматти. Скандал — это прекрасная и смутная Настасья Филипповна Барашкова, бросающая в огонь пачку денег, убегающая от Тоцкого и Рогожина, беспрерывно ставящая на кон свою жизнь и судьбу. И она-то как раз скандалит, потому что верит в красоту, и ей невыносимо жить среди Тоцких и Фердыщенко, всех этих артистических Передоновых.

Скандал в русской литературе — это Хома Брут из «Вия», это «Нос» Гоголя.

Философ Хома Брут — детское существо, которое не может, не хочет, не готово противостоять красоте и демонизму Это и есть его скандал: он должен посмотреть на запретное!

Нос майора Ковалёва — это не нос и не хуй, а вульва, влагалище, пиздень. Она не желала находиться на физиономии ублюдочного Ковалёва — и сбежала! Это мимолётный, анонимный бунт пизды, а не какая-то знаменитая Надя Толоконникова на подиуме! Гоголевский Нос — это неприличная, срамная плоть, нагло выставляющая себя напоказ на парадно-балетных проспектах императорского Петербурга. Да ещё в сияющем мундире статского советника! Скандал переодевания, выдачи себя за другого: пизда во фраке! Арестовать её, вернуть на харю Ковалёва! Ликвидировать скандал всеми силами!

Наконец, скандал — это «Домик в Коломне» и «Ужо тебе!», выплюнутое спятившим Евгением в копыта всемогущему Медному Всаднику. «Домик в Коломне» — превращение частной жизни в карнавал. «Ужо тебе!» — тайный, невидимый бунт против монумента власти. Скандал, скандал — он всегда локальное, местное событие, значение которого открывается лишь зорким и вдумчивым.

Вернёмся поближе к нашим поганым временам.

Скандал — это не медиальная шумиха вокруг прибитой к Красной площади мошонки Павленского. Скандал — это пощёчина, данная безвластным поэтом Мандельштамом сталинскому литератору Алексею Толстому. Скандал не имеет ничего общего с пропущенной через Интернет и обсосанной журналистами картинкой. Скандал — не перформанс. Скандал — не спектакль. Скандал — не жанр ублюдочного современного искусства. Скандал не заискивает и ничего не просит у публики. Скандал — моментальная вспышка, падение в неизвестность, прободение.

Скандал — это не мерзостная куликовская или боборыкинская борьба за признание. Скандал — не рассчитанный приём для завоевания авторитета. Скандал — это та оплеуха, которую путаник Бретон дал в парижской гостинице приспособленцу Эренбургу.

Скандал русских футуристов (и французских сюрреалистов) был мимолётен, случаен и яростен. А когда они из него захотели сляпать шоу, превратить скандал в поступь, в позу, в лефовский приём — это стало говном. У футуристов скандал выражался в их весёлости, в их гоготе и хохоте, в их поэтических случайностях, а вовсе не в их публичных наигранных штучках.

Скандал — не эстетика. Скандал — провал, неудача (а вовсе не успех). Скандал — ошибка.

Скандал как искусство — срам, бред, пошлость. Скандал Авдея Тер-Оганьяна, его демонстрация «техники скандала», его рубка икон — хуйня, подмена скандала видимостью его. Скандал — не переговоры интересов. Скандал — не ступенька на пути к почёту. Скандал — не игра в поддавки с противником. Скандал — это невозможность быть рабом, неспособность выносить хамство, выносить унижение, собственную слабость.

Был ли я когда-нибудь скандалистом? Да, был! Иногда, в те минуты, когда мне становилось совсем уж невыносимо… Мне всегда, почти всегда невыносимо, но иногда бывало через край… Сидишь, сидишь с этой сволочью — и больше не можешь… Я просто не выдерживал… Не хотел, не мог согласиться на то, что мне предлагали: быть пупсиком! Ведь мне только это и предлагали! Ведь только это повсюду и предлагается… Но лучше уж ничего не иметь! Ничего! Это и есть скандал: когда ты им показываешь, насколько ты их не уважаешь, насколько не ценишь их подарки, подачки… Показываешь, что тебя от их общества — тошнит, что ты от всего ихнего — отказываешься…

Если бы вы знали, как я их всех не ценю, не уважаю!

Скандалистка — это та, которая высунет кончик ножки и убежит…

Скандалистка — Мария Магдалина…