Александр Бренер - Жития убиенных художников

— Может, в Мальмё? — заколебались мы.

— В Мальмё скучно. Поезжайте лучше в Копенгаген, у меня там друзья, а у них — свободная квартира.

Мы, разумеется, обрадовались.

По длинному-длинному мосту мы на поезде пересекли воду и очутились в просторном оживлённом городе, где на велосипедах катались улыбчивые нимфы. Это и был Копенгаген. Здесь жизнь не так лоснилась, как в Стокгольме, зато легко дышалось.

Мы встретились с друзьями доктора — парой иллюстраторов средних лет. Они оказались ужасно дружелюбными и без долгих разговоров вручили нам ключ от своей квартиры.

Чёрт возьми, это было чудесно! Две комнаты в старом доме, увитом плющом. Дом стоял на тихой мощёной улочке, в двух шагах от канала с медленной зелёной водой. Хороша была спаленка: громадная железная кровать, занимавшая почти всю комнату, зелёные обои. И постельное бельё, кстати, тоже зелёное. И зелёные рамки с эстампами!

Мы в такой приятной обстановке никогда не жили, да и не надеялись.

В первый же день в Копенгагене мы обнаружили, что это — город искусств. Вокруг было множество больших и малых галерей, выставочных залов, музеев и музейчиков, всяких кунсткамер и кунстхалле. И везде толпились кучи зрителей — на вернисажах, приёмах, концертах, докладах и презентациях.

Мы этого совершенно не ожидали, особенно после Риги. Там вместо искусства были узбекские дыни на рынке.

Больше того: на копенгагенских выставках обязательно давали бесплатные напитки и закуски. В зале с произведениями искусства непременно стоял накрытый стол с бутылками-тарелками. Браво! Мы решили, что попали в сказку: в какой-то Изумрудный город, в страну Оз. Здесь всё выглядело весело и бесплатно. Немножко странно, точно во сне.

Нам тоже захотелось вести себя по-сказочному, то есть беспечно и невесомо, забыть обо всех условностях, которые так удручали нас в Риге и прочих местах.

Вот мы и стали так себя вести.

День мы провели в нашей зелёной комнатке — в кроватке. Прыгали на пружинах, дремали, ели какие-то сладости, найденные в холодильнике, смотрели в окно и на обои. А к вечеру мы изрядно проголодались и решили пойти на выставку.

Копенгаген не обманул: примерно через две улицы мы обнаружили пышный дом с кариатидами. В доме сияла витрина. В витрине висело искусство. Там был вернисаж.

Мы зашли и сразу наткнулись на стол со сладкими и солёными пирожками и напитками. Был и бармен, делавший синие и красные коктейли. Мы вкусно поели, выпили и пришли в блаженное настроение.

На этой выставке были какие-то готические объекты и картинки. Готические — не в смысле средневековой готики, а в смысле нынешней субкультурной готики. При этом, однако, никакой маргинальностью тут и не пахло: и закуски, и объекты были из области современной галерейной кулинарии.

Поэтому мы решили внести сюда собственный средневековый элемент из области низовой культуры. Как сказано у Кирши Данилова: «бездырые бегут — попёрдывают, безносые бегут — понюхивают»… Очень даже неплохо сказано.

Недолго думая, я встал в углу галереи, спустил штаны и выставил голую жопу прямо на публику. При этом я растопырил ягодицы обеими руками, чтобы явственнее был виден мой анус. А поскольку у меня нешуточный геморрой, то мой анус — самый настоящий аленький цветочек с детский кулак. И я стал шевелить этим цветочком, как только мог.

Реакция посетителей была самая поразительная. Они не схватили меня и не выкинули на улицу, как случилось бы в Вене. Они не дали мне пинка, как наверняка произошло бы в Лондоне. И не вызвали полицию, как это сделали бы люди в Берлине. Нет, в волшебном городе Копенгагене всё оказалось иначе: публика сама вышла из галереи на улицу! Ни одного человека не осталось в помещении — только я да моя милая подруга. Вот так сюрприз!

Был ли это протест местного художественного сообщества?

Или искреннее отвращение при виде моей омерзительной анальной розы?

Или смущение?

Или они решили, что тут — сумасшедший?

Или копенгагенцы по-настоящему человечны и деликатны?

А может, слабонервны?

Или произошла комбинация всех этих факторов?

Трудно сказать с определённостью.

Во всяком случае, я постоял так, загнувшись, ещё немножко, помыкал и надел штаны. Мы взяли со стола по последнему пирожку и тоже вышли на воздух.

Публика помаленьку стала возвращаться на выставку.

На следующее утро мы обсудили случившееся и пришли к выводу, что Копенгаген — это рай. А в раю нужно быть как в раю.

Мы пообедали в маленькой лавочке, где подавали бублики с маслом и ломтики вкусной копчёной рыбы. Мы съели по два таких бублика, а потом выскользнули из лавочки, не расплатившись. В раю — как в раю.

Вечером мы попали на какой-то симпозиум. Здесь тоже стоял стол с закусками и красным вином. Мы поужинали и решили послушать докладчиков.

Речь шла о связи новейшей поэзии с изобразительным искусством. Звучали имена дадаистов, леттристов, говорилось о конкретной поэзии.

И тут нам пришло в голову выкрикивать отдельные слова со своих мест, словно мы в настоящем раю. Ведь там ещё не было языков, а только звуки и блаженные слова — для радости их произношения.

— Сиракузы! — крикнул я.

— Пантикопея! — отозвалась ты эхом.

— Фармакопея!

— Андромеда!

— Кулебяка!

— Эллада!

— Итака!

— Макака!

— Прозерпина!

— Мандолина!

— Агриппина!

— Ниналина!

— Вазилина!

— Тарантина!

— Карантина!

— Семолина!

Таким образом, доклад был прерван. Публика слушала теперь только нас — посланников из рая.

— Рокамболь!

— Карамболь!

— Парамболь!

— Калигари!

— Калахари!

— Шаривари!

— Шаровары!

— Бонадея!

— Эмамэя!

— Фея!

— Рея!

— Гонорея!

— Эпопея!

— Портупея!

Некоторые слушатели явно наслаждались нашими возгласами. Другие же скорее недоумевали…

— Тора-бора!

— Помидора!

— Коридора!

— Полидора!

— Исидора!

— Макарора!

— Гугу-мугу!

— Бугу-вугу!

— Угадугу!

— Будубуду!

— Додидака!

— Титикака!

— Дидобака!

— Кулебяка!

Ну и так далее.

Оказалось, что произносить блаженные слова не так-то просто. Они возникали в голове, но тут же лопались, как пузыри. А ведь нам хотелось нащупать истинно райский ритм, найти подлинно эдемские словечки, созвучия, цезуры. Хотелось обнаружить самый счастливый и беззаботный анжамбеман.

Мы полностью погрузились в эту игру, и публика нам не препятствовала.

Так продолжалось минут семь. Затем ко мне приблизилась какая-то красивая дама. У неё были седые волосы и голубые глаза.

Наклонившись к моему уху, она сказала:

— Мы вам очень благодарны. Это было великолепно. Как раз то, чего нам не хватало.