Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

На улице морозило. Огромный дом светился словно корабль в ночи. Деревья едва заметно мерцали от инея. Зрелище было завораживающим. И от огромной живой ели посреди двора, увешанной гирляндами, которые играли разноцветными лампочками, с трудом удавалось отвести глаза. Всё сильнее шел снег. Благо, успели доехать до начала метели…

Пока накрывали на стол, Андрей Васильевич предложил Февронии пойти на улицу, вместе почистить снег у крыльца. Николай позвал сторожа и попросил у него лопаты. Дружными усилиями удалось расчистить дорожку, начинавшуюся от лестницы и ведущую к елке, а затем и дальше, к воротам.

Вскоре всех позвали к столу. В просторной комнате близ полыхающего камина на белоснежной скатерти стола красовались серебряные приборы, искрились хрустальные бокалы, матово отсвечивала батарея бутылок. У лаково-черного рояля распустила ветки небольшая, но очень изящно наряженная елка, от которой шел острый смолистый запах. А возле елочки высилась куча подарков, упакованных в разноцветную бумагу.

В иссиня-черном вечернем платье с глубоким декольте, с поблескивающей на шее змейкой ожерелья, румяная и вдруг оживленная, Нина приковывала к себе взгляд Андрея Васильевича. Он не помнил, когда в последний раз видел невестку в вечернем наряде, и от этого испытывал какое-то облегчение: люди несчастные и неблагополучные так хорошо не выглядят.

Феврония тоже переоделась в совершенно недетское облегающее платье томного шоколадного цвета, на ногах — черные атласные мюли. Девочка выглядела старше своих лет — живая копия мамы в годы юности.

Николай наполнил бокалы жене и дочери, после чего налил водки в три серебряные рюмки. Он уже успел принять до ужина свою дозу коньяку и теперь благодушно улыбался отцу, подмечая при этом, что тот опять смотрит на всё отсутствующим взглядом, как с ним случалось в минуты внезапного переутомления. Отец сильно постарел, и это вдруг стало очень заметно.

Николай поднял свою рюмку.

— Ну что, папа, давай за всё хорошее?

Андрей Васильевич чокнулся со всеми домочадцами и не без удовольствия выпил первую рюмку водки. Нина заботливо ухаживала за свекром: положила ему на тарелку маринованных рыжиков, горку черной икры, рыбное заливное и, конечно же, традиционный салат оливье.

Февронии не терпелось увидеть свои подарки, и она попросила приступить к их раздаче сразу же, не дожидаясь двенадцати. Отец пожурил ее за нетерпение, но и сам, чувствовалось, с трудом сдерживал желание сделать всем что-нибудь приятное и сию же минуту, не откладывая на потом. Зардевшаяся от волнения Феврония стала доставать пестрые свертки из-под елки, зачитывая имена на крохотных бумажечках. Глаза ее сияли.

Отец, дядя и дед получили по свитеру, все одинакового фасона, но разных цветов, в чем сказался своеобразный юмор Нины, который не все и не всегда понимали. Андрею Васильевичу достались еще кашемировый шарф и набор носовых платков (он особенно их расхваливал, зная, что подарок сделала внучка, слывшая в семье специалисткой по носовым платкам), кроме того, он получил ушанку из сизовато-коричневого меха, названия которого он не знал, швейцарский перочинный нож, Собрание сочинений Солженицына, очки в тонкой оправе и красивый к ним футляр.

Андрей Васильевич выглядел растроганным, подбородок у него едва заметно подрагивал. Иван поспешил налить отцу, себе и брату водки. Он предложил выпить просто так, для аппетита. Немо соглашаясь, Андрей Васильевич поднял свою рюмку.

Феврония с восторгом разглядывала переливающееся оттенками фиолетового вечернее платье, которое купил ей отец. В глазах у нее появилось выражение какой-то особой женской деловитости. С тем же выражением она придирчиво разглядывала две модные блузки, одна из которых была кружевной, а другая — атласной, и затем, уже с абсолютно детской счастливой улыбкой Феврония стала перебирать книги, музыкальные диски, вертела в руках радужную коробку с сотовым телефоном… Николай, с детства обожавший делать подарки, буквально жмурился от удовольствия.

Потом Николай принес новую бутылку французского шампанского. Пугая домашних своей неуклюжестью, большим кухонным ножом он зачистил фольгу вокруг пробки и одним махом, «по-гусарски», снес горлышко «Моэту и Шандону». Пена наполнила бокалы, хлынула на тарелки и скатерть.

Куранты на экране телевизора пробили полночь. И сразу повеяло чем-то давним, советским, отгремевшим. В то же время символика по-прежнему содержала в себе нечто неожиданное и, наверное, всё же значительное, а может быть так просто казалось в силу привычки, поскольку старый мир, со всей его атрибутикой, давно приказал долго жить, но вместе с тем оставил после себя слишком глубокий и неизгладимый след.

Андрей Васильевич едва ли мог представить себе Новый год без телевизора, оливье и боя курантов. Все это понимали, вот и уважили старика, проявив простую житейскую проницательность. И теперь всем было радостно от молчаливого взаимопонимания. Когда бокалы были вновь наполнены, Андрей Васильевич встал.

— Пап, да не надо… А то мы как на штабном банкете, — сыронизировал Николай.

— Подожди, Коля… — остановил сына Андрей Васильевич. — Речей я произносить не умею. Или разучился, не знаю. Хорошо, что все собрались. Коле — спасибо. Я хочу выпить за то, чтобы у всех у вас в Новом году всё было как у людей. И чтобы на следующий Новый год мы опять собрались вместе… Вместе с Машей, — Андрей Васильевич виновато глянул на домочадцев, будто случайно сболтнул лишнее.

Иван с досадой опустил взгляд. Николай, поняв, что выкручиваться должен он, делал вид, что ничего не происходит, улыбался, со всеми поочередно чокался и кивал отцу, а затем обнял дочь за плечи и прижал ее к себе так крепко, что она запищала…

Нина выглядела потерянной. Ни радости, ни соучастия, ни благодарности за подарки ее лицо больше не выражало, на нем застыла лишь растерянная улыбка. После того, что она услышала за вечер от мужа, впервые начистоту ей объяснившего, что произошло с его сестрой Машей, она избегала взгляда свекра: какой смысл ломать комедию…

Иван принес новую порцию горячего. Нине и себе — еще теплый ростбиф, а остальным — домашние пельмени с телятиной, заранее приготовленные Тамарой, — традиционно любимое в семье блюдо. Нина от пельменей всегда отказывалась, и Иван хотел, было, предложить ей что-нибудь из закусок, к которым она почти не притронулась, но, посмотрев на нее, замешкался.

Нина, выйдя из оцепенения, быстро взглянула на него снизу вверх, а затем, закрыв лицо ладонями, жалобно всхлипнула.

— Ну, мама… Ведь Новый год же! — с мольбой в голосе протянула Феврония.

Нина вскочила и бросилась вон из комнаты.