Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Было уже около полночи, когда Петр въехал на улицу Нотр-Дам-де-Шам и на тротуаре, перед знакомой аркой с воротами, увидел силуэт Мари.

В сером демисезонном пальто дочери, с беретом на голове, невидящим взглядом Брэйзиер наблюдала за приближением машины, в темноте ее не узнавая.

— Что за конспирация? — бросил Петр, выбравшись из-за руля.

— Здравствуй, Петр. — Брэйзиер попыталась улыбнуться. — Ну вот и увиделись. У тебя такой вид… Мало спишь, наверное?

С блуждающей улыбкой на губах Мари уставила в Петра испытующий взгляд, и он вдруг понял, что больше не питает к ней ни малейшего раздражения, которое так распирало и мучило его дорогой.

— Луиза не захотела спуститься? — спросил он, щеками касаясь ее лица.

— Я попросила ее остаться… Чтобы мы могли поговорить… Это невозможно отложить.

Преодолев в себе сомнение, Петр распахнул перед Мари дверцу, предлагая ей сесть в машину.

Мари подчинилась. Обойдя капот, он уселся за руль рядом с ней и произнес:

— Слушаю тебя.

— Ты не против, если мы немного проедем?.. Тут рядом.

— К чему эти загадки? Между нами всегда всё было так просто.

— Тогда поехали, — попросила Брэйзиер.

Петр вырулил на середину проезжей части и молча вел машину в указанном направлении.

— На следующем перекрестке, если сможешь, поверни направо, — сказала Мари.

Петр свернул направо. Перекресток остался позади, и Мари попросила его повернуть на широкую, ярко освещенную улицу и ехать в направлении Латинского квартала. По твердости и решительности ее тона Петр чувствовал, что не должен противиться, даже если и отдавал себе отчет, что происходит что-то странное.

Через несколько минут они въехали на пустынную улицу с односторонним движением, находившуюся в седьмом округе, с правой стороны от Сен-Жерменского бульвара, проехали около трехсот метров, и Мари попросила его остановить машину.

— У меня такое чувство, что мы приехали кого-то грабить, — пошутил Петр, оттянув ручной тормоз.

Мари опустила стекло со своей стороны, достала из кармана сигареты, закурила и, глядя прямо перед собой, спросила:

— Ты не узнаешь?

Петр стал озираться по сторонам. Залитые желтым светом узкие тротуары. С обеих сторон улицы — массивные здания прошлого века, несколько витрин с нависшими маркизами… Улица как улица. Она ничем не отличалась от других.

Он взялся за руль и вопросительно развернулся к Мари. В тот же миг его осенило:

— Ах вот оно что… Конечно! Здесь я снимал квартиру. Точно! Вот в этом доме. — Петр показал на здание впереди и стал с любопытством осматривать фасад. — Двадцать лет назад… Или больше? Господи, как всё изменилось.

— Есть необычный тип мужчин… — произнесла Мари странным тоном. — Мне он встречался два раза в жизни. Необычность его заключается в том, что чувство внутренней ответственности, врожденное и глубоко укорененное, у этих мужчин преобладает над всеми остальными чувствами… такими же обязательными для нормального человека. В сложных жизненных ситуациях это приводит к сбоям… Стоит, например, такому человеку оказаться в экстремальной ситуации, которая вышла из-под контроля… Бывает такое?

— Что ты от меня хочешь, Мари? — спросил Петр с мягким упреком. — Уже первый час ночи, я устал и не в состоянии ломать голову над ребусами. В чем дело?

— Есть мужчины, которые, сблизившись с женщиной по ошибке, делают потом вид, что ничего не произошло, всё списывают со счета и могут валять дурака до конца дней, дожидаясь, что всё загладится само собой. Ты один из таких людей. Другой… Ну, это не важно.

— Я понимаю. Ты хочешь сказать, что мое молчание по поводу тех дней… что это было не по-джентльменски?

— Мы никогда об этом не говорили, и я это приняла… — уклонилась Мари от прямого ответа. — Я, как и ты, делала вид. Но, наверное, ты прав, другого выхода не было. Я всё время говорила себе: он умнее, он знает, что делает. Убеждала себя, что надо уметь очищаться от ошибок такими средствами, которые доступны, а не искать помощи на стороне, постоянно на кого-то рассчитывая… Надо уметь сохранять отношения с людьми, несмотря на скверну, в которой мы тонем, погрязаем. Необходимо сохранять отношения любой ценой, надо уметь отказаться от своего я, ведь оно поганит всё чистое, что в нас есть от природы… Я это приняла, — повторила Мари. — Ты помнишь, что когда я… когда я не смогла перебороть себя… двадцать лет назад, но я была очень молода, а после провинции, после жизни у родителей… Я хочу сказать, что когда двадцать лет назад я приходила к тебе… в эту квартиру… я ни о чем не жалела и сегодня не жалею… В отличие от тебя я никогда не могла распоряжаться своей жизнью вот так, как ты… и мне проще принимать всё как есть. А потом, я бы просто с ума сошла, если бы жалела о чем-то. Но этого не объяснишь, нет…

Окончательно запутавшись, Мари замолчала.

Петр озадаченно смотрел в сторону. Едва ли его удивляло услышанное. В словах Мари было немало справедливого. Но в то же время сказанное не содержало в себе ничего такого, что требовало переоценки сию минуту. Он никогда до конца не верил в то, что этот давний эпизод списан ему со счета. А иногда сознавал и другое: как бы они ни относились к этому теперь, своими отношениями, которые им удавалось сохранять столько лет, они были обязаны именно той давней близости.

— Почему ты сейчас об этом говоришь? — спросил Петр, включив в машине свет.

— Я не хочу, чтобы всё это повторилось… с Луизой… У тебя нет детей, тебе трудно понять… У Луизы совсем другая жизнь. Она живет в другое время, — произнесла Мари, словно угадывая его мысли. — Наверное, у нее другое будущее. Всё другое…

Кивнув в знак согласия, Петр опять медлил. Стараясь увязать в своей голове что-то новое и уже понимая, что в данный момент полная откровенность вряд ли будет на пользу им обоим, он чувствовал в себе какую-то неожиданную твердость. Проникнуться чужой болью вдруг не получалось.

Испуганная и немного птичья поза, угловатый профиль, затравленный блеск в глазах… — Мари на глазах подурнела и казалась жалкой, беспомощной. Один ее вид вызывал мучительное сочувствие. Вместе с тем он не мог справиться с новой, захлестывающей его волной сожаления или даже отвращения, от которого его мутило почти физически.

— Мари, ты, наверное, не понимаешь, почему я делаю всё это. Почему я пошел на это… — вздохнул он.

— Думаю, что понимаю… Я понимаю, что тебе очень тяжело. Но ты должен взвешивать… По сравнению с тем, что пережила Луиза, всё это ерунда. Ты должен всё оставить, всем пожертвовать и думать только о том, что она может навсегда стать несчастным человеком. У нее может быть поломана жизнь, ты понимаешь?! Вокруг нее одни ненормальные. Начиная с собственного отца и кончая…