Линара Тимиргалиева - Werfuchs

Мне вернули это письмо. Цензурный комитет бодро размалевал его текст красным карандашом, а в конце приписал:

Слушай-ка, ты, шутце из 5-й роты 3-го полка! Ты позоришь Рейх. Не пиши такое своей жене, она ведь распереживается. Исправь поскорее, иначе мы тебя в штрафную роту отправим. А может и расстреляем.

— Есть хочу. Умираю как хочу есть. — сказал Андерс.

— Мы же поели час назад! — сказал я, — Суп из говядины, картошка варёная. Даже хлеб в этот раз выдали. Тебе не хватило?

— Всё равно есть хочу.

Много сменилось наводчиков, они все уже умерли. От них остались только ничего не значащие имена в памяти. Теперь со мной рядом Андерс, плотный и вечно голодный.

— Почему ты такой вечно голодный? — спросил я его — Ты же вон какой плотный. Недоедаешь, что ли?

Он вытер нос и сморкнулся, нервно оглядевшись на ходу. Шли мы через лес, в очередные неведомые дали, по направлению красной стрелки на карте в планшете нашего командира.

— В детстве жрать было нечего — отвечал он. — Солдаты с полицейскими к нам в деревню приходили. Всё забирали.

— Да, я помню.

— Мне надоел горох, который бабка вымачивала. И перловка надоела. Больше всего полбу я ненавидел. Стал у соседей подворовывать. Они и сладости спрятать могли, и мясо. Всегда я есть хотел, вкусно поесть. У меня это не прошло. Психиатр мне так и сказала, что всё это с детства осталось.

— Думаешь мы сейчас врагов настигнем, когда они пирожные будут есть, и жареное мясо запивать ликёром?

— Не трави душу! Как же есть хочется...

— Им, говорят, рыбу частенько дают на обед.

Андерс покривил лицом.

— Рыба воняет. Как раз для таких вонючек как они. — сказал он.

— А я бы не отказался. Приелась уже говядина.

— Лучше свинина. Она-то пожирней, повкусней.

— Да ну! — сказал я — Из неё сока столько натекает. На одежду ещё проливается...

— Ох, его-то я обожаю!

Впереди что-то сверкнуло. На нас смотрели через бинокль, или из ружья с оптикой целились. Андерс кого-то увидел и замер, как волк, присматривающийся к добыче.

Мы с ним в мгновение прижались к земле и раскопали вокруг себя снег. За пару секунд соорудили наш пулемёт. Андерс обхватил его и поднял прицел. Я вспорол свой цинк, вытянул из него гремучую и строптивую змею с патронами и вклинил её в пулемётное брюхо.

Рядом с нашими ушами уже успели просвистеть несколько пуль, они сбили несколько веток на деревьях. Андерс напряг своё тело и наш пулемёт застрочил очередями. Звенящую ленту я поднял на ладонях, патроны скользили по моей коже, холодные и замёрзшие.

Андерс дёргался то влево, то вправо. Я видел, что в паре сотен метров несколько серых фигур свалились на снег и больше не встали. Стрельба прекратилась. Грохот последнего выстрела прокатился по лесу и всё наконец затихло.

— Всё? — спросил я. Мои ладони сводило от холода.

— Да. — ответил Андерс.

Я опять увидел фигуры людей далеко впереди, и они снова упали как шахматные фигуры на снег, так же как и минуту назад. И тут я понял, что не хочу больше вставать на ноги, не хочу никого видеть во всём этом мире. В глазах зарябило от сверкающего снега. Я ослеп.

— Ты чего? Куда провалился? — растормошил меня Андерс — Минут пять уже достучаться не могу. Вставай, пошли!

Он поднял меня, и мы поплелись дальше вперёд.

— Помешательство какое-то — сказал я.

— Бывает. Скорей бы поесть.

Между деревьями помелькало ещё несколько серых фигурок.

— Стая, наверное. Волки, может лисы — сказал Андерс.

— Так давай их подстрелим, зажарим — сказал я.

— Гоняться ещё за ними... — вздохнул он.

Мы дошли до своих жертв. Они были живые — теперь мёртвые. Лежали перед нами, как мешки с картошкой, кровью перемазанные. Никакого отвращения, жалости или страха я не испытал. Мы выиграли. А они проиграли. Ненависти у меня к ним никакой не было. Они на вид обычные, заурядные люди: крестьяне из деревень, да рабочие из городов. Только знаки различия на униформе другие. Хоть они такие же, как и я — нас ничего не связывало. Я их никогда не знал, как и они меня. Меня их убийство не возвеличило, но и не сделало каким-то уродом-изувером. "Надо идти дальше и жить дальше" — вот всё о чём я думал и о чём стоило думать. Я не пытался спрятать так неприятные мысли глубоко в памяти и отвлечься от них — потому что таких мыслей не было.

— Ну, чёрт побери, опять полба! Надо же!

Андерс достал ладонью горсть варёного зерна из солдатского котелка у одного из убитых, положил её в рот и разжевал.

— Несолёная, недоваренная, тьфу!

Он выплюнул её на снег.

Я услышал лёгкие и быстрые шажки по снегу, обернулся. Передо мной встала лиса. Лакала свежую кровь с мёртвого тела. Она посмотрела на меня, наши взгляды пересеклись.

— Поживиться пришла, хитрюга! Людей, смотри-ка, не боится! — зашептал Андерс — Я её сейчас обойду, ты подсоби!

Неуклюжий Андерс попятился к лисе, она это тут же учуяла и развернувшись побежала вприпрыжку обратно к деревьям. Мой наводчик плюхнулся, обняв один лишь снег.

— Ну и чего ты не помог?

— Не знаю, замешкался — сказал я.

— Э-эх! Как жрать-то охота! Завою сейчас! — стал он подниматься, отряхиваясь.

Наш пулемётный расчёт поплёлся дальше, вперёд. Начало темнеть, стоило поторапливаться.

Я оглянулся. Едва различимая стайка зверей глядела нам в спины. Глаза их ярко горели, отражая заходящее солнце. Всё что мы делали наверняка казалось им большой глупостью. Или же они, скорее, ничего не понимали. Не знали, чего от нас ожидать.

—Как же хочется поесть! — эхом разнеслось по округе.

Весна подходила к концу. Снег давно уже растаял, обнажив мусор и грязь прошлого года. Сильный ветер гулял по полям и гонял пыль, загоняя её нам в рты, в носы и глаза.

Мы вдвоём сидели здесь, среди этих полей, на перекрёстке грунтовых дорог. Открытое место, путь возможного отступления наших бравых товарищей. "Заградительный отряд" — так именовался наш пулемётный расчёт.

Вместо MG34 у нас уже давно MG42. Стоит на станке, с оптикой. За станком — я. Рядом, на пустом ящике из-под патронов, сидит Андерс. Всё ещё живой, только похудел немного.

Делать нам было совершенно нечего. Пытались сыграть в карты, и карты все унесло ветром. Так и не собрали полную колоду, ковыряясь в молодой траве.

Андерс придумал себе занятие: рисовал зелёной краской на деревянной толкушке для картофельного пюре.

— Сойдёт за гранату! — говорил он.

Амуниции у нас осталось маловато.

Я лёг на мешок с песком, уставившись в небо и слушая лязги и трескотню из рации. Дырявые серые облака сновали то туда, то сюда. Солнце иногда проглядывало через них, и на миг становилось тепло.

— И где же вот это твоё: "Эх, сейчас бы пожрать!"? Эй, Андерс! — сказал я.