Линара Тимиргалиева - Werfuchs

— Если судьба дала тебе лимон — сделай из него лимонад. — сказал мне Карл на одном из наших свиданий в "Горящей саламандре". Он цитировал американца, который зарабатывал деньги тем, что помогал заработать деньги своим ленивым, жадным соотечественникам. Забыл его фамилию. Но не забыл его слова.

Я взглянул на свою работу по-другому. Теперь я не видел себя как обезьяну, которая на потеху учёным собирает части детской игрушки в одну, расчёсывая голову в поисках мыслей, и не находя таковых. Теперь же я помогал Рейху. В случае чего — обложимся этими пулемётами и станем обороняться от низших рас. Я перевыполнял нормы и стал мастером в своём цеху.

Вся прибавка ушла к фрау Штайзер. Старушка начала между делом жаловаться о том как жилищный департамент давит на неё, что ей придётся раскошелиться на ремонт. Ремонта я никакого не увидел и получил весной дождь в виде талой воды с чердака. Пришлось лезть и шпатлевать самому. У фрау Штайзер в комнате тем не менее постоянно пополнялась коллекция китайских кукол из Мейсена.

— Моя дочь их любила. Слетала в Америку на дирижабле, а он разбился. Сгорела, бедное моё дитя...

Что ж, память так память. Пусть заполнит пустоту в душе моими деньгами и мёртвыми фигурами из фарфора. Лишь бы только не стала такой же мёртвой, как они.

Мой дорогой Карл стал диктором на радио. Я советовал ему читать юмористические пьесы, вспоминая его сальные шуточки в рабочем бараке. Он ответил, что партия это не шуточки. От него я услышал из радиоприёмника, что "братский народ Австрии вернулся в арийскую семью".

Карл женился на Шофранке, молчаливой румынской девушке с хомячьими щеками, где и прятала всё своё весёлое настроение, не иначе. Она закатывала молчаливые истерики. Карл долго её добивался, а добившись часто прикрикивал на неё и рассказывал мне о небольшом романе с секретарём отделения партии. Он не был "тираном в семье". Он был человеком своего времени, и время требовало от него много решительных действий. Поэтому Карл ходил как натянутая струна и всё-таки иногда срывался.

— Я училась в университете, но наш король его закрыл и застрелил пару студентов — говорила Шофранка, когда я решил помочь ей на кухне разделать мясо для ужина, пока Карл кричал на кого-то в телефонную трубку, пытаясь организовать новое факельное шествие, — Здесь я учила французский, но Карл сказал, что скоро все французы заговорят по-немецки, и я стала домохозяйкой.

Она умерла во время родов, и её ребёнок так и не добрался до нашего мира. Речи Карла на радио стали яростнее, иной раз он превосходил самого канцлера. Представляю сколько слюны оставалось на микрофоне в студии. С тех пор мы реже встречались в кнайпе.

Скончался и бакалейщик герр Прейер. Мальчишки-активисты в коротких шортах размозжили ему голову булыжником. Спутали его лавку с чем-то другим.

Пришло лето, и у Веры уже сменилось несколько ухажёров. Если выстроить их как подозреваемых на опознании, то и по росту, и по доходу они представляли собой чёткую последовательность, лестницу к вершине благосостояния в нашем обществе.

Последний в этом ряду — Макс Клейст. Хозяин фабрики стройматериалов. Он брил голову, чтобы уже не доставать всех видом своей плеши. Ещё он носил на себе большой живот, доставшийся ему, вероятно, из-за любви к пиву. А его дом — как пещера разбойника. Награбленная добыча сложена всюду без всякого вкуса и порядка.

— Ты не спал с ней? — спросил меня тихонько Макс в прихожей, принимая у себя.

Вера сидела в его доме довольная, как сорока. Вся в мехах и золоте. Она наконец получила и заветный кабриолет. Хотя и проехалась на нём всего пару раз, и, сильно простудившись, оставила его ржаветь в гараже и истекать маслами. Я боялся что там же Вера оставит и своего неуклюжего любовника. Стареющий предприниматель, однако, всё-таки потрудился приковать её к себе цепями брака. Они произвели на свет маленького Питера. Унаследовал ли он двойственную природу своей матери — я не знал. Родителей это не очень беспокоило, и я тоже решил не думать об этом лишний раз.

Однажды Вера позвонила мне.

— Я хочу встретиться с тобой. Только не в "Горящей саламандре", пожалуйста. На Халлерштрассе есть одно заведение...

...тихое, небольшое кафе. Мне, один кофе, пожалуйста.

— Давно тебя не видел, Вера Клейст, в девичестве Фукс! Как твои дела? Бьются ли волны повседневности о твою обитель из меха и драгоценностей?

Я как мог, старался развеять её напряжение. Она прятала лицо под широкими полами шляпы и солнцезащитными очками.

— Я больше не могу с ним жить. Хочу уйти.

— Почему, Вера? У тебя же всё есть!

— Он меня бьёт.

Вера опустила очки и показала подбитый глаз. Зрачки ходили ходуном.

— Но как же твой сын! Ты оставишь его без матери? Я рос без матери, и всегда тосковал что её у меня нет.

— Ничего, Макс отдаст Питера в приют, или пусть няньку наймёт, у него же полно денег. Давай уедем с тобой отсюда, в Америку, — она оживилась — У тебя есть деньги?

— Какие деньги, Вера? Нельзя бросать всё вот так и убегать! Люди так дела не делают! Они остаются и решают свои проблемы!

— Мне всё это надоело. Всё очень сложно. В этой стране вообще, нацистский режим. Здесь людей за инакомыслие отправляют в лагерь и убивают. Как ты можешь так жить? Ты не чувствуешь ответственности перед миром? Давай уедем, пока не поздно. Не хочу здесь оставаться. Или в лес убегу обратно... я не знаю, не знаю!

Кофе подействовало на мой мочевой пузырь.

— Вера, ты главное успокойся, я сейчас вернусь.

И я вернулся. От Веры остались только тлеющая папироса в пепельнице и правая кожаная перчатка. Папиросу я докурил, а перчатку забрал. Слишком дорогая и изящная, чтобы оставить здесь.

Через пару дней я решился заглянуть к Максу.

— Она к тебе удрала!? — схватил он меня за шиворот на пороге, и так же неожиданно успокоился, — Извини. Ну ты проходи, не стесняйся. Хочешь выпить? Возьми над камином, наливай сам.

Макс вернулся в свою гостиную и сел на персидский ковёр.

— Бр-р-р-р! Взж-и-и-и-у! "Кондор" летит бомбить Гернику, как слышно?

— Кондол летит, ула-а-а!

Питер прыгал в колготках и хлопал в ладошки, пытаясь поймать глазками летящий над ним игрушечный бомбардировщик, движимый рукой Макса в мнимом небе потолка.

— Что с Верой, Макс? — спросил я.

— Взж-и-и-и-у! — Макс делал вираж. — Что она тебе сказала, что я её бью?

— Да.

— Держись, сынок, сейчас брошу бомбы! Ах, моя Вера, Верочка. Подрисовала себе глаз, наверняка. Ты хоть денег-то ей не дал?

— Нет.

— Хорошо. Я узнал, что она приходила в банк и от моего имени хотела снять с моего счёта при-и-и-личную сумму. Вера ведь часто пропадала по ночам. И не только потому что ей надо превращаться. Одни мы с тобой теперь, сыночек, эх! Иди сюда, Питер!