Линара Тимиргалиева - Werfuchs

— Я не знаю плохой ли фильм, я же его так и не увидел.

— Ну, как тебе алкоголь? Ты довольна? — спросил я, и я был доволен.

— Да. Так необычно.

— Ты против французской косметики, но довольна французским вином?

— Какая разница? Вы, все, мужчины, скоро их всех победите.

Она взяла ножницы и разрезала бинты.

— Бинты натёрли мне кожу.

Я положил ладони на её голый живот.

— Нет, не поднимай их. — сказала Вера.

Я ощутил своей щекой её щеку, её плечо, её ключицу.

— О чём ты мечтаешь? О чём ты думаешь? — спрашивала она.

— По взгляду можно увидеть врёт ли человек, когда говорит у него всё хорошо, или нет. Можно увидеть говорит ли он правду, или пытается обмануть. Влюблены ли друг в друга, или между ними вражда. По запахам мы поймём, что человек волнуется. Или же нас повлечёт к женщине, которая своим телом даёт понять, что готова нас встретить. Если ты большой и сильный и наорёшь на маленького и слабого, то он тебя послушается. Мы доверимся опрятно одетому мошеннику, а не искреннему неряхе. Мы получили всё это в лесу, откуда пришла и ты. Мы не избавились от этого, оно руководит нами.

— Всё, пришло время. — она оттолкнула меня, встала, и вышла в коридор, пошатываясь и не зная куда деться.

Я услышал, как она с грохотом свалилась на пол в коридоре. Я выглянул из-за двери и увидел лису, которая пыталась выбраться из женского платья. Зверь освободился и побежал к выходу из дома. Я не стал её догонять. Вернётся сама, если пожелает. Я расправил постель и уснул от рытья взглядом новых озёр на полной Луне.

Лиса бродила по пустынной улице в неизвестном направлении. Ей встретился собрат — одинокий лис. Он рылся мордой в опрокинутом мусорном баке. Звери пересеклись взглядами и через секунду поняли, что не интересны друг другу.

Народные дружинники, завидев зверя в куче мусора на дороге, пнули по баку и с криками прогнали его в другой конец улицы.

Лиса, увидев, как обошлись с её сородичем, поменяла направление. Она протиснулась через дыру в заборе и попала в неведомое место. Здесь, в клетках, сидели животные, которых она никогда не видела: один большой, с длинным хоботом. Второй очень похож на человека, только волосатый и лицо вытянуто. Он о чём-то серьёзно размышлял, почёсывая подбородок. Или делал вид, что размышлял, ведь ему уж точно не дарованы душа и мысль.

Лиса бродила дальше, среди неизвестных ей домов и дворов. Её попытался цапнуть пёс, выпрыгнувший из-за угла. Взаимное гавканье, тявканье и рычание. Люди включили свет в своих окнах и выглянули, бранясь за нарушенный покой. Лиса решила отступить и убежала в темноту.

Утром я отправился за горячей водой, и не смог открыть дверь. Что-то больше лежало в коридоре перед ней.

В комнату ворвалась голая Вера, вытащила свой халат из кучи вещей и оделась. Она испуганно посмотрела на меня. Так, будто в чём-то провинилась.

Через некоторое время, мы с Верой превратились в друзей. Я всё ждал нечто вроде ссоры или недомолвок, но ничего не происходило. Даже Карл кидался на меня с кулаками, когда я не остался вместе с ним в бараке, во время одного из рейдов полиции.

Вера продолжала с детской непосредственностью открывать, или, скорее, выстраивать для себя новый мир из свежих впечатлений, каждый день сходивших с конвейера познания. Отличался ли он от того мира людей, в котором я прожил всю жизнь?

— Как дела на твоей работе, Вера? — спросил я вечером.

— Поразительно. — первое "о" она взяла высоко, а второе низко. — Люблю новые слова, и люблю детей. С ними нет хлопот. Фыркнешь и оскалишь клыки — сядут смирненько, перестанут мазать красками стены. А захотят поиграть — так им за мной и не угнаться! Падают, усталенькие.

Она хрустела щёткой для волос перед зеркалом, разглядывая углы своего лица.

— Но всё это бо-о-ольшая работа! Не понимаю женщин. Вокруг столько вещей и увлечений, а они хотят нянчиться с такими же как они, только маленькими. Если они вырастут — они же станут не лучше родителей, так? Тогда зачем их рожать?

— Причина та же, что и в твоём лесу. — я стряхнул пепел с папиросы в консервную банку, прежние внутренности которой послужили неплохим ужином вчера, вместе с гарниром. Вера училась готовить.

— Да что ты такое говоришь! — воскликнула Вера, отбиваясь от липнущего к пальцам длинного волоса. — Если б я только знала, что вместо добычи еды и родов детей можно кататься на кабриолете и танцевать!

— Мы ведь... вымрем, если перестанем рожать? — я водружал дымовую трубу на борт миниатюрной "Лузитании". Занимал свободное время и свои пальцы, как советовала мне и всем здоровым мужчинам Вера после одного из женских собраний.

— Людей и так полным-полно кругом. Я почитала историю, их сейчас больше чем во все века раньше. Я бы повременила. И без меня обойдутся.

— Тебе же нравился Рейх, и что женщина должна воспитывать его будущих граждан. Что с тобой случилось?

— Я видела только красивую игру слов, от которой у всех блестели глаза. Я тоже хотела в неё сыграть. Но в перерыве между собраниями все женщины вдруг поникли и начали сетовать о том что зря родили третьего ребёнка: "Люцио такой неопрятный, весь в папу-алкоголика! Ещё и на сиделку денег не хватает". А их рассказы о своих любовниках! Ничего не понимаю... Если вам нравится заниматься любовью или курить сигареты — то вы так и скажите друг другу! К чему вам всё это лицемерие, человеки? Нацепили на себя благородность, и ходят, важные...

Я поднял "Лузитанию" чтобы подкрасить ей ватерлинию. Пара неудачных мазков и мои глаза вцепились в кончик указательного пальца Веры. Пара секунд — и как только я начал различать линии на подушечке, Вера приблизила палец к своей груди. Её халат соскользнул по предплечьям и задержался на локтях. Внешний мир за окном провалился в пропасть из-за страшной катастрофы и я попытался спастись, схватившись за Веру — зажмурился и обнял её. Хотел поцеловать, растирая ей лицо своими сухими губами.

Или мне всё это показалось. Когда я открыл глаза, Вера стояла спиной и завязывала пояс своего халата. Обнимал я только себя, цепляясь ногтями за собственную поясницу.

— Вот видишь, — сказала Вера, высматривая из-за плеча. — всё на свете забываете, только палец покажи. А ещё называете себя: ци-ви-ли-за-ци-я! Что за вздор!

"Лузитания" лежала, разбитая твёрдым океаном деревянного пола.

— Можешь взять мои ипомеи, они расцвели, — говорила Вера с папиросой в зубах, добывая огонь из боков спичечного коробка. — Хоть какой-то прок будет от такого "рукоделия".

— Тщеславные курицы, будто за это их взяли замуж, — сказала она самой себе, сквозь молочные кольца табачного дыма.

Останки "Лузитании" пришлось подобрать и вернуть в сухой док между толстым романом "Жерминаль" Эмиля Золя, и подобранной специально по высоте подшивкой "НС-Фрауенварте" — Вера любила разглядывать эти журналы, выпытывая идеи для своих, обычно воображаемых из-за размера дохода, нарядов.