Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

Вся округа, однако, гудела и сплетничала о Седрике. Надо ли упоминать, что дядя Мэтью с первого же взгляда определил, что слово «каналья» устарело и совершенно не подходит к нынешней ситуации. Упоминания о Седрике сопровождались таким рычанием и зубовным скрежетом, каких никогда не удостаивался Малыш Дугдейл, дело доходило даже до вздутия вен на шее и апоплексического хрипа. Все черные ящики в Алконли были освобождены от пожелтевших записок, пылившихся там годами, и в каждом из них теперь лежал новый листок с именем Седрика Хэмптона, тщательно выписанным черными чернилами. Однажды даже случилась ужасная сцена на платформе в Оксфорде, где Седрик покупал экземпляр «Вога» в книжном киоске. Дядя Мэтью, ожидавший там поезда, случайно заметил, что швы на пальто Седрика позорно отделаны контрастным кантом. Это было слишком даже для его самообладания. Он вцепился в Седрика и начал трясти его, как крысу. По счастью подошел поезд, после чего дядя Мэтью, жертва железнодорожной паники, оставил Седрика и бросился искать свой вагон. «Вот уж никогда не думал, — как сказал потом Седрик, — что покупка журнала „Вог“ может оказаться таким опасным приключением. Но это того стоило, там прекрасный обзор весенней коллекции». Дети, однако, были влюблены в Седрика и бесились от ярости, что я не позволяю им видеть его в своем доме, но тетя Сэди, которая вообще редко на чем-либо настаивала, торжественно попросила меня держать их подальше друг от друга, и ее слово было для меня законом. Кроме того, с высоты своего положения жены и матери я тоже считала его общество неподходящим для юных леди и перед его визитами принимала все меры предосторожности, чтобы он не попался в возможную засаду около моего гаража. Дядя Мэтью редко разделял мнение своих соседей по любому вопросу. Он презирал любые авторитеты, а они в свою очередь обнаружили, что его симпатии и антипатии не подчиняются законам логики, как у уравновешенных Борели. Но в отношение Седрика все они были единодушны. Хотя Борели не принадлежали к мизантропам чистой воды, как дядя Мэтью, у них были собственные предрассудки, например все они «не могли одобрить» у себя дома иностранцев, хорошо одетых женщин и лейбористской партии. Но чего он не одобряли во всем мире, так это «эстетов — вы знаете, эти ужасные женственные существа — анютины глазки». Но когда и без того не любимая всеми леди Монтдор поселила анютины глазки Седрика под своей крышей, и когда до них дошло, что он надолго станет их соседом, и довольно важным — будущим лордом Монтдором, ненависть поселилась в их душах. В то же время они проявляли болезненный интерес к каждой детали его жизни, этими деталями снабжала их Норма, которая получала их, стыдно признаться, от меня. Распахнутые в ужасе глаза Нормы и ее глубокие вздохи так щекотали мне нервы, что я не пропускала ни одной подробности, которая могла раздразнить ее и привести в бешенство Борели.

Вскоре я узнала, что самым раздражающим фактом для них явилось откровенное счастье леди Монтдор. Все они были рады браку Полли, даже те люди, от которых она могла ожидать сочувствия, например, родители молодых дочерей, но даже они с видом самодовольного удовлетворения говорили: «Она это заслужила». Они ненавидели ее и были рады увидеть ее падение. Казалось, теперь последние дни этой злой женщины, которая никогда не приглашала их к себе в дом, должны были быть до самой кончины омрачены горем и страданиями. Занавес был поднят для последнего акта, партер занят взволнованными Борели, приготовившимися наблюдать агонию и распад, шествие похоронной процессии за катафалком, спуск в склеп, последний луч света. Послышалась приглушенная барабанная дробь, но что это? На залитую лучами софитов сцену выпрыгнула леди Монтдор, гибкая, как молодая кошка, с развевающимися голубыми волосами в сопровождении гадкого содомита из Парижа, и исполнила перед ними дикое и страстное танго. Неудивительно, что они были шокированы.

С другой стороны, размышляла я, было великолепно, что новое состояние дел так увеличивало сумму человеческого счастья. Эгоистичная старуха, которая по общему мнению не заслуживала ничего, кроме болезней и смерти (а кто их не заслуживает в конце жизненного пути?), выигрывает огромный приз, помолодев и обретя новый интерес к жизни; очаровательный мальчик, великий поклонник роскоши и красоты, немного продажный (но кто из нас не таков, когда подворачивается возможность?), чья жизнь до сих пор зависела от прихоти Баронов, внезапно и навсегда приобретает двух любящих родственников и огромное наследство; водитель грузовика Арчи из холодных ночей в кабине грузовика и грязной работы под ним вдруг оказывается в теплой комнате среди позолоченной бронзы; Полли выходит замуж за любовь всей своей жизни; Малыш женится на юной красавице. Итого пятеро счастливых людей, и все же Борели были возмущены. Они истинные враги человеческой расы, считала я, раз так ненавидят счастье.

Я высказала все это Дэви, и он слегка поморщился.

— Я бы хотел, чтобы ты не шла на поводу у людей, считающих Соню старухой у края могилы, ей чуть больше шестидесяти, — сказал он, — знаешь, она всего на десять лет старше Эмили, твоей тети.

— Дэви, она на сорок лет старше меня, она должна казаться мне старой. Бьюсь об заклад, люди на сорок лет старше тебя тоже покажутся тебе старыми, признай это.

Дэви признал. Он так же согласился, что приятно видеть людей вокруг себя счастливыми, хотя сделал оговорку, что это касается только людей, которые нам нравятся. И хотя он был в значительной степени расположен к леди Монтдор, это не касалось Седрика.

— Тебе не нравится Седрик? — я была поражена. — Как же так? Я очень люблю его.

Дэви ответил, что в отличие от меня, бутона английской розы, Седрик явился из другого мрачно-гламурного мира, с которым он достаточно познакомился во время своих скитаний по миру, прежде чем встретил тетю Эмили, и видел достаточно таких «седриков».

— Тебе повезло, — сказала я. — У меня не было возможности их видеть, и, если ты считаешь, что я нахожу Седрика мрачно-гламурным, то ты держишься не за тот конец палки, дорогой Дэйв. Он кажется мне милой подружкой.

— Не милая подружка, а белый медведь-тигр-пума — животное, которое нельзя приручить. В конце концов оно всегда выпустит свои когти. Вот подожди, Фанни, золотое сияние бронзы скоро померкнет, и Соня переживет разочарование куда горшее, чем все прежние. Не хочу пророчествовать, но я слишком часто видел такие вещи.

— Я тебе не верю. Седрик слишком любит леди Монтдор.

— Седрик, — ответил Дэви, — любит только Седрика. Он явился из джунглей, и как только она перестанет его устраивать, он разорвет ее на части и скроется в чаще лиан, запомни мои слова.