Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Пожалуй, здесь обрежем по широкому краю. Обо всем вспоминать не хочется: глупость, суета, да и просто стыдно. Этого добра у юности с горкой. Порой она вся только из него и состоит.

Два последних штриха.

Констатация: независимо от сказанного Московский район, часть большого тела Петербурга, стал генератором новых мифов, стал точкой роста его благодати и местом притяжения мечты. Эти дворы и улицы достойны любви и отчаяния – да пребудет с ними сила тех, кто отдал им свою живицу .

Признание: я предал свой Московский район, свой незатопляемый новый центр. Такое случается сплошь и рядом – называется: право на свободу передвижения и выбора места жительства. Никто не пострадал от моего предательства. Я живу среди камней старого Петербурга, но не намерен порочить те камни, которые покинул, – они настоящие. Они и тогда не были пустым местом, и уж конечно, не таковы они теперь. Город живет, он прекрасен и холоден, строгий дух его ежечасно требует от нас дымов жертвенников. Требует от всех, но принимает не от каждого: будь осторожен, следи за собой .

В Петергофе есть Нижний парк. В Нижнем парке есть Лабиринт. Воссозданный в 2009 году, он не особо знаком посетителям – скажу более: о нем мало кто догадывается. Сюда забредают лишь случайные, чересчур любопытные туристы, имеющие обыкновение заглядывать в удаленные закоулки и обладающие недюжинной физической закалкой, ибо после осмотра главной петергофской изюминки – аллей, фонтанов и дворцов – только самый выносливый и любознательный найдет в себе силы прошагать в конец восточной части парка, почти к его ограде. Обнаружив удивительную зеленую изгородь, заглянув за нее, любопытный удивится тишине и безлюдности места, со всех сторон огражденного канавкой и трельяжными решетками. Внутри Лабиринта все те же решетки (версальский стандарт: 2 м 20 см), шпалеры, кустовые липы, боскеты, в которых высажены декоративные яблони – настоящие кудрявые карлицы. Если турист найдет в себе силы немного поплутать в Лабиринте, заглядывая в каждый боскет, в каждое зеленое ответвление – он непременно будет вознагражден. Восемь аллей ведут от центра, где находится пруд, в середине которого – единственный здесь жизнерадостный фонтан: мощный водяной столб. Вода в пруду исключительно прозрачна. На редких скамьях любопытствующий обнаружит разве что влюбленную парочку, для которой Лабиринт есть спасение от всяческих ненужных глаз и которая, конечно же, благословляет место, позволяющее ей в полном одиночестве ворковать и миловаться сколько душе угодно.

Возможно, турист сам отдохнет в Лабиринте и даже перекусит там, вытянув ноги, достав из рюкзачка или сумки бутерброды и термос. Невидимый с Марлинской аллеи, закрытый плотной зеленью от петергофской сутолоки, голосов, музыки, царящих совсем недалеко, в пятистах метрах, разглядывая окружающие Лабиринт березы и ели (такие разлапистые, коренастые, волшебные ели есть только в Нижнем парке: нигде более я не видел подобных), неизбежно он удивится здешним спокойствию и безмятежности. Не сомневаюсь: тибетские ламы будут довольны этим местом – оно создано для медитаций. Не раз я замечал: оно замедляет время. Подозреваю: иногда оно его попросту останавливает.

Никто не знает, когда во время строительства парка именно здесь впервые появился Петр – в заляпанных ботфортах, в расстегнутом кафтане, деловитый, сопровождаемый озабоченной свитой – вездесущим Меншиковым, великим Леблоном и услужливым Ягужинским…

В Петергофе было людно и грязно. Повсюду лежали мостки. Под ногами чавкала глина. Болота, в которых тонули даже лоси, переворачивались вверх тормашками – прорывая отводные канавы, по колено в воде пыхтели пленные шведы, каторжники, крепостные, солдаты переведенных сюда им на подмогу полков. До пяти тысяч человек, ежедневно копая, отводя воду, трамбуя почву, свозя на прокладываемые аллеи песок, волею человека, уже видевшего Красоту на месте топей, превращали безнадежную, казалось бы, низину в будущее место для самого безмятежного отдыха и увеселений.

Что касается петергофского Лабиринта, он был ответом Лабиринту версальскому: поэтому и шли к берегам отвоеванной Ингерманландии корабли с голландскими дубами и липами, с итальянскими скульптурами из каррарского мрамора. Поэтому и выписывались из Европы такие мэтры, как Микетти, Суалем, Шлюттер, Гарнихфельд…

В 1721 году, когда по приказу царя за возведение Лабиринта взялся Леблон, а после него – итальянец Микетти, здесь так же, как и на Большом Каскаде, стало весьма оживленно. Квадратный участок площадью в два гектара выкорчевывался, осушался, засыпался плодородной землей, затем несколько сотен людей под присмотром садовника Гарнихфельда занялись посадкой кустарника. Уже выкопали проточный овальный бассейн, вокруг которого расставили свинцовые золоченые статуи…

Петр умер, Лабиринт остался…

Не сомневаюсь: удаленный от дворцов и бьющей там полным ключом придворной жизни, он был все тем же местом тайных встреч и вдохновленных уединений; одни парочки сменялись другими, время в нем все так же замедлялось. Возможно, как я уже говорил, оно останавливалось…

В 1770 году его зафиксировал на планах топограф Сент-Илер.

По описи 1783 года, составленной садовым мастером Башловским, в шестнадцати его куртинах росли кусты орехов, красной и черной смородины.

В 1819 году архитектор Броуэр заменил булыжные откосы бассейна кирпичными стенками.

Затем, в восьмидесятых годах века XIX, «на возобновление» его было ассигновано пятьсот рублей.

Затем, в окаянном XX веке, Лабиринт был заброшен.

В сталинские тридцатые он еще «просматривался» – заросший, изменившийся до неузнаваемости: так зарастает бородой и изменяется парализованный страдалец, которого некому приводить в порядок.

В сороковые по нему прокатилась катком война – обреченный петергофский десант (пятьсот моряков; осень отчаянного 41-го) вгрызался в эту землю и почти целиком остался в ней – искромсанный немецкими осколками, порезанный немецкими пулеметами. Место, где был Лабиринт, обильно полилось свинцом и железом. Более того, оно стало могилой для одного из матросов, останки которого обнаружились в 2009-м. Все здесь взрывалось, крошилось, рушилось. Лабиринт исчез; он растворился, он заболотился, однако в начале тучных двухтысячных воскрес самым удивительным образом: несколько лет усердных работ – и появились трельяжи, кустарник, бассейн…

Петергофец со стажем (двадцать лет живу напротив парка), я люблю забираться в этот самый малопосещаемый угол именно осенью, ясным, как вымытое окно, деньком, прихватив с собою фляжку с коньяком и нарезанный дольками лимончик.