Владимир Чугунов - Буря

Нас поселили на втором этаже. Ключ номера оказался электронным. Он же был и ключом, подающим свет. Для этого его нужно было вставить в специальный кармашек на стене. Ирина показала, как пользоваться кондиционером, и повела прибывших вместе с нами дальше.

Номер был с двумя двуспальными кроватями, с плазменным телевизором, телефоном, журнальным столиком с настольной лампой, с окном во всю ширину, занавешенным тюлем и раздвинутыми шторами.

Мы по очереди приняли душ и плюхнулись на кровати.

Вожделенная прохлада, смертельная усталость (ровно сутки я провёл без сна) вырубили меня мгновенно. Но сказать, что я сладко спал, нельзя. В провальном сне я всё время куда-то падал, падал и падал. И падал до тех пор, пока не приземлился, что ознаменовалось стуком в дверь. Стучала Ирина, звала на обед.

— Почему не позвонили по телефону? Или не работает?

— Да я полчаса вам звонила! Сколько же можно звонить?

И она посмотрела на нас по очереди каким-то странным взглядом.

«Да это же моя дочь», — уже хотел сказать я, но Ирина, обронив: «Через пять минут у ресепшена», — ушла.

Но и такой сон оказался целебным — отошли глухота, усталость. Мы быстренько ополоснули лица и вышли. В шесть вечера в том самом холле, на площадке у скал, было запланировано открытие конкурса. И когда мы вышли на балкон, внизу уже вовсю шла подготовительная суета. Расставляли звуковую и световую аппаратуру, установили задник, исписанный иероглифами и закрывший нижнюю часть скал, покрыли серым ковролином площадку, слева от сцены поставили приличного размера монитор, убрали обеденные столы, расставили рядами стулья, а перед первым рядом, отделённым от остальных проходом, поставили накрытые кумачом столы для представителей власти и конкурсного жюри. Семь или восемь стран принимали участие. Нам сказали, что прибыло около сотни участников в эстрадном, народном, академическом вокале, несколько хореографических и классических инструментальных ансамблей (скрипки, виолончели), пианисты. До этого чуть ли не полгода шёл отборочный конкурс. Для россиян он проходил по представленным в конкурсное жюри клипам-песням. Мы этот конкурс прошли с успехом. Теперь предстояла борьба вживую. Говорили, будет телевидение и что мероприятие, кроме Китая, будет освещаться ещё и в Японии, и в Южной Корее, и ещё где-то. Будет пресса, а на гала концерте даже продюсеры из азиатских стран.

Обедать повели в оранжерею, находившуюся в ста метрах от отеля. Прямо напротив остеклённого входа на фоне таких же, как и в холле, но гораздо меньшего размера гранитных скал, на деревянном постаменте стояло изображение китайского «изверга» — иначе не могу это с озверелым лицом, тонкоусое чудовище в доспехах назвать. Не исключаю, что это было изображение Чингисхана, а может быть, какого-нибудь китайского императора, не спросил, да и спросить, собственно, было не у кого. Ирина не знала сама.

Оранжерея вся в зелени, с искусственными каналами, через которые перекинуты деревянные мостки с резными перилами. Вдоль левой стены тянулась длинная поварская стойка, а немного не доходя её в больших аквариумах плавали стерляди и другие рыбы, некоторые животом кверху. В сухом аквариуме находилась целая груда ползающих друг по дружке жирных розовых пауков или миниатюрных крабов.

Женя на ходу обернулась ко мне:

— Нас ими будут кормить?

— И может быть, даже живыми.

— Фу!

Официанты с подносами в руках лихо передвигались на роликах. Действительно, преодолевать такие расстояния пешком, сколько бы времени понадобилось? В оранжерее, однако, кроме нас, не оказалось больше ни одной живой души, разве что тропический попугайчик, когда мы входили на свою площадку, обнесённую резным заборчиком, подал голос. Тут и там стояли шикарные беседки из красного и чёрного дерева. И если бы не жара, сидеть тут было бы одно удовольствие.

Столы, разумеется, были круглыми, и не просто: в отличие от обычных круглых столов так называемого шведского стола, эти были с двумя столешницами и верхняя, меньшая размером, крутилась. Захотел что-то положить, крутанул, подъехало блюдо, наложил, крути дальше.

Само собой основным блюдом был рис. Не верьте тому, что показывают в кино. Рис был клёклый, слипшийся в единый кусок, так что отделять порцию приходилось с трудом. И я только сначала не понял, для чего так, когда же взял в руки пластмассовые чёрные палочки, которые в моей руке ничего не хотели держать, сразу всё понял. Куски склеенного риса держать ими было гораздо удобнее.

Рис оказался совершенно не солёным, а соли на столе не имелось, а вот разных подливок, может быть, из тех самых пауков, на любой вкус, и все, как одна, голимый перец. Кроме риса, было ещё что вроде, как мама его называла, «кудрявого супа», только без картофеля, с разболтанным яйцом да плавающими кожурками от помидоров. Тоже совершенно несолёный. И это говорило о том, что тут в первую очередь заботятся о своём здоровье, не то что мы — и солим, и солим… И есть было бы совершенно нечего, кабы не принесли манты — подобие наших пельменей, которые принято было есть, как японские суши, макая в острый чёрный соус. Я не макал, поскольку у меня и так полость рта горела от подливок. На третье не было ничего (его просто в природе не было) — ни сока, ни киселя, ни молока, ни компота, ни кефира, ни кофе, ни чаю, ни даже самой простой воды. Просто не принято было запивать пишу. И правильно. А то обопьёшься. И для здоровья, я где-то читал, запивать еду неполезно. Зная это, устроители заранее принесли целые упаковки воды. И наказали взять с собой в номер. Из-под крана воду пить было нельзя даже кипячёную, хотя вроде бы светленькая такая текла. Забыл сказать, что ел я больше из любопытства, чем от голода, никакого голода я не чувствовал и вообще в такой жаре не хотелось есть.

Рядом со мной, правда, не за столом, а на отдельном стуле, сидела наша переводчица, по имени Эля (для облегчения общения с русскими китайцы предпочитают брать наши сокращённые имена — Коля, Саша, Толя, поскольку большинство их имён трудно выговариваемы), та самая, которая разговаривала со мной утром по телефону. Она ела огромный персик. Персики вместе с водой принесли наши организаторы и раздали всем по одному. Мы свои решили взять с собой в номер. Так эта Эля поведала нам, что в Китае, оказывается, не принято знакомиться с девушками на улице. «Нада читоба кыто-ни-путь иззазанакомых пиритставил». Не было обращения — девушка, гражданин, молодой человек и тому подобное. «Высем каварят: эй, эй». Кто-то из мужчин спросил:

— А как по-китайски «девушка»?

— Куня.

Произнесено было с ударением на первый слог.

— Куничка! Кунька! Кунюшка!

Шутка Элею была не понята, а стало быть, не принята. Никаких ласкательных производных от коренных слов, видимо, у китайцев не было. «Куня» — и всё. И если «дурак», то дурак, никаких дурашек или дуралеев. Аналога сказочного дурачины («дурачина ты, простофиля») тоже не было. У нас слово «глупый» или «глупенький» имеет, по крайней мере, два значения. У них мало того, что нет ласкательного «глупенький», у них и «глупый» — глупый и есть. Никаких подтекстов, никакой иносказательности — только наличная конкретика, так сказать, внешняя оболочка, без всяких задних мыслей. Они если и имеются, эти мысли, то в отличие от нас или европейцев, тотчас же появляются на лице. Кто-то заметил, ничего умозрительного китайцы представить себе не могут. Не понимают, почему в наших литературных произведениях (например, в «Белой гвардии» Михаила Булгакова или в «Живи и помни» Валентина Распутина) плохие персонажи, а попросту враги народа, оказываются хорошими. У них такого не бывает. У них это друг, а это враг, этот злодей, а этот герой. Даже малейших колебаний не допускается. Либо «за», либо «против», никаких «воздержавшихся». Это и по фильмам их можно понять. И я подумал: действительно, как заметил кто-то, больше всех в раю будет именно китайцев. Даже первый день пребывания показал послушный, трудолюбивый, приученный к чистоте и порядку народ. На огромной территории гостиничного комплекса нигде не валялось ни одной мусоринки. Положим, и в Европе порядок и чистота идеальные, но в отличие от китайцев, в европейцах нет той непосредственности, открытости, напоминающей наших простых сельских тружеников, отсутствия дежурных улыбок. Как и наш народ, улыбались китайцы только по необходимости и подавляющее большинство было простолюдинами. И разве только чиновникам по статусу приходилось скалить свои редкие зубы перед телекамерами, дескать, у нас всё «о кэй».