Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Поводить бы такую машину, — сказал Кедуорд.

— Дело нехитрое, — сказал Гуоткин.

Он вскарабкался на ближний транспортер, завел двигатель. Но, когда включил сцепление, машина не тронулась с места, только затряслась на своих гусеницах. Маленькая голова Гуоткина, черные его усики затряслись вместе с машиной, точно Гуоткин был деталью шасси, орнаментальной фигурой или даже верхней частью бронированного кентавра. Было также какое-то сходство с громадно увеличенным шахматным коньком, которого вдруг оживила изнутри некая таинственная сила. Минуту-две Гуоткин протрясся так, словно на стоячей карусели, декорированной на военный лад, затем, признав, что побежден машиной (возможно, неисправной), он медленно слез наземь — вернулся к нам.

— Напрасно я это, — проговорил он устыженно.

Подобные происшествия все же не убавляли в нем уверенности в своих командирских качествах. Гуоткин гордился тем, какой у него контакт с рядовым составом. Он не хвастался словесно, но давал это понять всей своей манерой. Наглядным примером служили его отношения с Сейсом — еще даже до кульминационной сцены, происшедшей между ними. Сейс был ротный «непутевый». Вместе с еще двумя-тремя разгильдяями он был переведен к нам из кадрового батальона. Там, должно быть, с немалой радостью освободились от него. Тощенький, желтолицый, гнилозубый, он был неистощим на прегрешенья и проступки. В строй опоздал, бритвенный прибор потерял, носки грязные, расчетная книжка пропала, винтовка нечищена, у самого вид безобразный — сверх этого всего, уже привычного, Сейс повседневно учинял какую-нибудь новую и неожиданную скверность. Неряху, грубияна, скандалиста, его дружно не терпели в роте. Почти уголовник, он, однако, не обладал ни каплей той привлекательности, которую знакомый мой критик, Куиггин, любил выискивать у преступников, пишущих мемуары. В противоположность им Сейс, хотя и неумеренно тщеславный, был туп и неприятен в общении. Время от времени, чтоб вытянуть его из беды, Сейсу поручали что-нибудь нетрудное, простое, но дающее возможность несколько поправить репутацию. Сейс неизменно портил порученное дело, и неизменно наивозмутительнейшим образом. Ему определенно была на роду написана тюрьма.

— Не миновать Оранжереи паршивцу Сейсу, — часто говорил сержант Пендри, умевший ладить почти со всеми прочими солдатами.

Можно бы поэтому ожидать, что, в своей любимой роли строгого службиста, Гуоткин подвергнет Сейса серии взысканий и Сейсом в конце концов займется командир батальона; и действительно, Сейс заработал у Гуоткина немало казарменных арестов. В то же время нельзя сказать, чтобы Гуоткин относился к Сейсу с совершенной антипатией. Дело в том, что Сейс задевал в Гуоткине романтическую струну. Стилизованные картинки армейской жизни, какие любил воображать себе Гуоткин, не исключали солдат вроде Сейса. В какой же армии нет «непутевого»? В соответствии с этим Гуоткин готов был проявлять к Сейсу терпимость, которую многие ротные командиры сочли бы чрезмерной, — даже собирался не шутя заняться исправлением Сейса. Гуоткин не однажды говорил мне, что хотел бы перевоспитать Сейса, — и наконец объявил, что намерен безотлагательно пробудить в Сейсе совесть.

— Потолкую с ним по душам, — сказал он, когда с Сейсом в очередной раз стало невтерпеж. — Хочу, чтобы вы присутствовали, Ник: он из вашего взвода.

Гуоткин сел за походный стол, застланный армейским одеялом. Я встал позади. Старшина Кадуолладер и капрал-конвойный ввели Сейса; головного убора на Сейсе не было.

— Вы с конвойным можете выйти, старшина, — сказал Гуоткин. — Я хочу побеседовать с этим солдатом один на один — то есть я и его взводный командир, мистер Дженкинс.

Старшина и капрал удалились.

— Можете стать вольно, Сейс, — сказал Гуоткин.

Сейс стал «вольно». На желтом лице его было недоверчиво-подозрительное выражение.

— Хочу потолковать с вами по-серьезному, Сейс, — продолжал Гуоткин. — Как человек с человеком. Вы понимаете меня, Сейс?

Сейс буркнул что-то невнятное.

— Я вовсе не желаю постоянно вас наказывать, — произнес Гуоткин с расстановкой. — Поймите меня, Сейс. Мне это вовсе не по душе.

Сейс опять что-то буркнул. Навряд ли он поверил Гуоткину. А тот взволнованно подался всем корпусом вперед. В Гуоткине явно пробуждались глубинные залежи чувства. Он заговорил тем странно воркующим тоном, какой употреблял в телефонных разговорах.

— Вы же можете быть славным парнем, Сейс. Можете ведь.

Под буравящим взглядом Гуоткина Сейс тревожно завращал зрачками.

— Сердце ведь у вас хорошее, а, Сейс?

Все это начинало уже действовать на Сейса. Должен признаться, что и мне бы самому на месте Сейса был трудновыносим этот задушевный разговор. Бесконечно бы предпочтительней неделю пробыть под арестом. Сейс судорожно сглотнул.

— Вы же хороший — верно же? — напирал Гуоткин еще неотступнее, словно истекал уже для Сейса крайний срок раскрыть свою неожиданно хорошую душу и тем спасти ее.

— Да, сэр, — сказал Сейс чуть слышно. Пробубнил весьма неуверенно — не потому, чтобы внутренне сомневался в своих высоких качествах, но он, видимо, побаивался, как бы такое прямое признание не оказалось опасным, как бы еще работать не заставили.

— Ладно же, Сейс, — сказал Гуоткин. — Я вам поверю. Поверю, что вы славный парень. Вы ведь знаете, для чего все мы здесь.

Сейс молчал.

— Вы знаете ведь, для чего все мы здесь, Сейс, — повторил Гуоткин уже громче, и голос его слегка дрогнул от глубокого чувства. — Ну же, Сейс, знаете ведь.

— Не могу знать, сэр.

— Да ну же, Сейс.

— Не знаю, сэр.

— Да ну же, парень.

Сейс сделал могучее усилие.

— Чтоб влепить мне арест за провинность, — проговорил он горемычно.

Догадка была вполне резонной, но Гуоткина крайне огорчило такое отсутствие взаимопонимания.

— Нет-нет, — сказал он. — Я не спрашиваю, для чего мы сейчас собрались в канцелярии. Я спрашиваю, для чего нас собрали всех в армию. Вы, конечно же, знаете, Сейс. Нас собрали, чтобы защитить нашу страну. Чтобы отразить Гитлера. Вы ведь не хотите попасть под иго Гитлера. Не хотите же, Сейс?

Сейс опять глотнул растерянно.

— Не хочу, сэр, — согласился он без особой убежденности.

— Все мы, каждый из нас должен выполнить долг, — сказал Гуоткин, уже взволнованный донельзя. — Я не щажу сил на посту ротного командира. Мистер Дженкинс и другие офицеры роты не щадят сил. Сержанты и солдаты не щадят сил. Неужели вы один, Сейс, не выполните долга?

Сейс был уже взвинчен почти в той же мере, что Гуоткин. Он то и дело сглатывал слюну и диковато поводил глазами, как бы в поисках избавления.

— Будете впредь выполнять свой долг, Сейс?