Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

Сейс яростно зашмыгал носом.

— Буду, сэр.

— Обещаете мне, Сейс?

— Обещаю, сэр.

— Значит, договорились, что вы славный парень?

— Да, сэр.

Сейс и вправду чуть не до слез растрогался от мысли, что такой он всегда был славный, а хоть бы кто догадался о том.

— Мне в полку всю дорогу шанса не дают, — выговорил он.

Гуоткин встал со стула.

— Давайте же пожмем друг другу руку, Сейс, — сказал он.

Гуоткин вышел из-за стола, протянул ладонь. Сейс принял ее опасливо, словно все еще ждал подвоха — скажем, что его электрическим током внезапно ударит или просто Гуоткин развернется с левой и врежет по уху. Но Гуоткин ограничился сердечным пожатием руки. Точно завершая спортивную встречу, он тряс Сейсу руку секунд десять. Затем вернулся за стол.

— Теперь позовем конвоиров, — сказал он, — так что станьте смирно, Сейс. Вот так. Попрошу вас, мистер Дженкинс.

Я открыл дверь, позвал. Старшина с капралом вошли, встали по бокам у Сейса.

— Подконвойный получил дисциплинарное замечание, — сказал Гуоткин командным голосом.

Услышав, что Сейс вышел сухим из воды, старшина не сумел скрыть досаду — сжал губы слегка. Он-то ожидал, что на этот раз дело дойдет до батальонного.

— Конвой с подконвойным — направо кругом — шагом марш — левое плечо вперед…

И они скрылись четко и отлаженно, как эстрадные комики по окончании номера — не хватало только музыкального аккомпанемента. Выходя последним в коридор, старшина Кадуолладер с привычной ловкостью закрыл за собой дверь, не останавливаясь и не оборачиваясь.

Гуоткин откинулся на спинку стула.

— Ну как прошло? — спросил он.

— Хорошо. Отлично.

— Вы считаете?

— Конечно.

— Пожалуй, надо ждать в Сейсе перемены, — сказал Гуоткин.

— Будем надеяться.

Этот разговор по душам подействовал и впрямь благотворно — не на Сейса, а на самого Гуоткина. Сейс каким был, таким примерно и остался; но Гуоткина разговор взбодрил, с ним стало легче работать. Гуоткину требовалась в жизни мелодрама. Сейс на краткое время утолил гуоткинскую жажду театральных эффектов. Однако это драматическое восприятие жизни способно было как воодушевлять Гуоткина, так и повергать его в уныние. Гуоткина удручали не только собственные неудачи, но и все ложившиеся, с его точки зрения, пятном на батальон. К примеру, случай с Морганом — действительно, весьма прискорбный — был воспринят Гуоткином как личное бесчестье.

— За такое расстрелять кого-то надо было, — отозвался Гуоткин об этом инциденте.

Когда мы прибыли сюда, Мелгуин-Джонс провел с личным составом беседу касательно внутренней безопасности.

— Здесь совсем не то, что у нас дома, — сказал он. — Здесь ведет войну с Германией только север, Ольстер. В немногих милях отсюда граница, а за этой границей — нейтральная Ирландия, где изобилуют немецкие агенты. Там, да и на нашей стороне, существуют элементы, враждебные Великобритании и ее союзникам. Отмечены случаи, когда вооруженные банды отнимали винтовки у одиночных наших солдат или пытались добыть оружие хитростью. Даже в здешней округе вы могли заметить на себе враждебные взгляды уличных зевак и слышали, наверно, как дети поют, что на линии Мажино только белье вешать — не на немецкой укрепленной линии Зигфрида, а на французской, Мажино.

Понятно, что оружие в батальоне проверялось и перепроверялось, и у Гуоткина, большого любителя ораторствовать перед ротой, появилась новая богатая тема для речей.

— Дайте команду «вольно», старшина, — начинал он. — Отставить разговоры. Задние ряды — поближе, чтобы всем были отчетливо слышны мои слова. Вот так. Теперь слушать меня внимательно. Командир батальона приказал еще раз предупредить всех вас, чтобы берегли винтовки как зеницу ока, ибо винтовка на войне — лучшая подруга; солдат без винтовки — уже не солдат. Он как мужчина, потерявший то, что делает его мужчиной; он унылый калека и бесполезней, чем шахтер без рудничной лампы или фермер без плуга. Вы знаете, что мы воюем против гитлеровских орд, и поэтому рота должна показать, из какого она теста, и должна блюсти винтовки, как один человек, а ротозеи предстанут у меня перед командиром батальона. Вокруг затаились мерзавцы, которые рады похитить винтовки для своих гнусных целей. Утрата винтовки — дело нешуточное, это вам не то, что не подстригся или пуговицы не начистил. В Олдершотском учебном лагере есть место, именуемое Оранжереей, куда сажают не уберегших винтовку — и вторично им туда уже не хочется. Но я не в угрозу это говорю. Я не под страхом кары хочу вести вас за собой. Я хочу, чтоб вы о чести полка помнили и берегли винтовку, как жену или младшую сестренку. Причем, возможно, не весь еще сержантский состав проникся ответственностью за винтовки и остальное. Капралы, прочувствуйте мои слова. Все винтовки будут проверяться еженедельно, на построении при выплате жалованья. Каждый подходит к столу с винтовкой и, не забудьте, встает как штык по стойке «смирно», глядя прямо и не шевелясь. Таким путем мы все сплотимся, и пусть скажут о роте, как преподобный Попкисс, наш священник, читал нам с кафедры в прошлое воскресенье: «Восстань, Варак! И веди пленников своих, сын Авиноамов». Так берегите же свои винтовки, станем же лучшей ротой батальона и в строю, и в бою. Старшина, дайте команду…

Речь произвела на меня впечатление, хотя моментами я ждал, что слушателей насмешит гуоткинский образ мужчины, потерявшего то, что делает его мужчиной, или сравнение винтовки с подругой, которую нужно беречь, как сестренку. Но, напротив, рота слушала завороженно, и при упоминании о военной тюрьме все шумно вздохнули, как кинозрители, когда им щекочут нервы особенно жуткими кадрами фильма ужасов. Мне вспомнилось, что Брейси, денщик моего отца, вот так же называл свою винтовку лучшей подругой солдата. Четверть века прошло, а простенькое чувство устояло под напором времени и новых, усовершенствованных видов оружия.

— Ребятам полезно выслушать такое, — сказал потом старшина Кадуолладер. — Капитан умеет с ними говорить. Отменный бы из него проповедник.

Даже Гиттинсу — прирожденному скептику, каких поискать в батальоне, — понравилась речь Гуоткина. Я зашел к нему на склад проверить запас тканого снаряжения.

— Хорошую речь сказал ротный, — одобрил Гиттинс. — Уж после этого ребята глаз не должны спускать с винтовок. И с прочего своего имущества, а не приходить ко мне и клянчить замену, как рождественский подарочек.

Кедуорд отозвался более критично.

— Роланда хлебом не корми, — сказал он, — только дай разглагольствовать. А вот интересно, каким он окажется в бою со своей нервностью. Не растеряется ли?

В свою очередь и Гуоткин выражал относительно Кедуорда некоторые сомнения.