Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

В романе не просто описываются социально-политические конфликты — в их специфическом преломлении, связанном со взаимоотношениями полов, — не просто представлен широкий спектр женских персонажей, нарушающих все общественные и литературные условности, но, сверх того, показано «многообразие человеческих типов, которые создает природа». Показаны, в том числе, и «переменчивые типы» (ЗГМГ 50), не имеющие однозначной половой принадлежности: например, «дикое существо» Тика Он, гермафродит (615), или «человекосамки» из рода гигантов, которые занимаются в подземных лабораториях жуткими экспериментами по трансформации собственных тел (572–573). Среди поразительных женских образов романа — и Мелиз, «свирепая королева Бордо» (597), воплощающая вырожденческий тип правителя (91-103, 122); и величественно-холодная Марион Дивуаз, которую любовь-ненависть к Мардуку загоняет в смерть; и нежная мужественная Элина; и эротичная, как сама природа, «Лунная богиня» Венаска (610). Многочисленные любовные истории, вплетенные в текст, столь увлекательны потому, что разворачиваются «по ту сторону нормы и извращения» (ЗГМГ 50). Это относится и к запутанному «любовному треугольнику», связывающему Мардука, Ионатана и Элину, и к отношениям, осложненным разницей в культурных традициях: между английской сенаторшей Уайт Бейкер и индианкой Ратшенилой; или — между английским инженером Холихедом и бедуинской супружеской парой, Бу Джелудом и Джедайдой. Настоящий хэппи-энд встречается только в сказках, а в этом романе — только в африканской «сказке о льве и дикой собаке» (363–377): один из персонажей сказки, юноша-пастух Лионго, наделенный поэтическим даром, в конце концов приведет «в свою хижину, на свое поле» дочь вождя, «стройную красавицу» Мутиямбу.

Предположительно во второй половине 1931 года Дёблин начал перерабатывать роман «Горы моря и гиганты» таким образом, чтобы получилась легче читаемая, доступная для широкой публики книга; он упростил сложную повествовательную структуру — что, впрочем, сделало новое произведение плоским. Создавая вторую версию романа, Дёблин руководствовался своими тезисами о необходимости «снижения общего уровня литературы» и слома буржуазной «монополии на образование» (SAPL 270). Эти спорные призывы, вызвавшие резкую критику со стороны некоторых коллег (например, Готфрида Бенна), содержатся в академической речи «От старого к новому натурализму», которую Дёблин произнес 14 декабря 1929 года, в память о высоко ценимом им поэте Арно Хольце, умершем в конце октября. О том, сколь важными стали для Дёблина сформулированные в этой речи задачи к концу двадцатых годов, свидетельствуют не только радиопьеса «История Франца Биберкопфа», «народная пьеса» «Супружество» (обе написаны в 1930-м) и фильм «Берлин-Александерплац» (1931), но и, прежде всего, «приключенческая книга» с примечательным — сокращенным — названием: «Гиганты». Новая версия, укороченная примерно на треть, вышла в обложке, оформленной Георгом Зальтером [163] Георг Зальтер (1897–1967) — немецко-американский график, книжный дизайнер, театральный оформитель; всемирную известность ему принесло оформление обложки романа Дёблина «Берлин Александерплац». Примеч. пер. , в марте 1932 года, в издательстве С. Фишера. В Послесловии Дёблин признается, что теперь он «уже не тот человек, который в 1921–1923 годах написал первую книгу <���„Горы моря и гиганты“>»; что изменилась его «принципиальная позиция по отношению к природе и технике»: «За новой книгой стоит человек, который осознал свою человеческую задачу, постиг некий смысл и даже видит его в самой „природе“; который понимает роль воли, силы, познания и учитывает возможность вмешательства в природу» (G 376; SLW 213).

Дёблин почти полностью переписал первую часть, чтобы отчетливей показать социальные и политические следствия технического прогресса и сделать более правдоподобным начало Уральской войны; однако переделки, произведенные, очевидно, не вполне последовательно и тщательно, привели к некоторым несообразностям. Жесткое вмешательство — особенно в те фрагменты текста, где изображаются индивидуальные человеческие судьбы — привело к тому, что «в новой версии общая идея, можно сказать, поменялась на противоположную» [164] Klaus Muller-Salget. Alfred Doblin. Werk und Entwicklung. Bonn, 1988. S. 361. Впрочем, по мнению этого автора, в обеих версиях романа отсутствует «конкретная политическая программа» (S. 364). . Если «Горы моря и гиганты» заканчиваются утопией открытого, мирного общества поселенцев [165] Ханнелора Кваль пишет о «Горах морях и гигантах», что завершающая роман оптимистическая утопия ничего не идеализирует и не гармонизирует, поскольку эта открытая и динамичная концепция человеческого сообщества «уже сама по себе исключает возможность абсолютно совершенного конечного состояния» (Hannelore Qual, Natur und Utopie. Weltanschauung und Gesellschaftsbild in Alfred Doblins Roman „Berge Meere und Giganten “, Munchen 1992, S. 300). , то в «Гигантах» «правда поселенцев» (G 369) ставится под сомнение. Способ решения конфликта между природой и техникой, представленный в конце нового романа, не убеждает, поскольку предлагаемый синтез остается чисто абстрактной идеей: «Не было принято ни решение в пользу машин, ни решение в пользу поселенцев. Прозвучало третье слово: Закон!» Закон этот содержит в концентрированном виде «новое совершенное знание о людях», которое сводится к следующему: «Мир, не желающий ничего знать о боли и человеческом унижении, не может быть живым». Книга заканчивается патетическим призывом к некоему прорыву, но также — как было уже в «Горах морях и гигантах» — к культивированию коллективной памяти, которое проявляется в сооружении «каменных пирамид» [166] Фраза Кюлина — «Повсюду воздвигнуты каменные пирамиды в память о них <���гигантах>» (671) — дословно воспроизводится в «Гигантах» (G 372). , памятников гигантам: «…мы находимся в пути. Забрезжил новый день; не забывайте, где вы были вчера. Не забывайте, какой берег вас манит, будь то в городах, в горах или на полях, — великий Закон» (G 370–373).

Если новое структурирование текста (деление на меньшие, снабженные заголовками главы; предшествующие им прологи с предварительной информацией), направленное на то, чтобы сделать книгу более доступной для читательского восприятия, было оценено критикой в основном позитивно, то дидактическая направленность «Гигантов» и концепция «Закона», изложенная в самом конце, одобрения не встретили [167] По мнению Мюллера-Салге, «книга не удалась из-за фундаментального противоречия: автор хотел продемонстрировать свой тезис на том же материале, который раньше использовал для иллюстрирования противоположной позиции; а материал этот обладает собственной жизнью — в такой мере, что новое авторское намерение кажется бледным, примитивно-дидактическим» (S. 366). . Ханс Майзель, автор рецензии в «Фоссише цайтунг», охарактеризовал «Закон» как «чрезвычайное средство»; сокращенная версия романа была воспринята им «как сухой комментарий к утраченной рукописи» [168] Рецензия от 24.4.1932, цит. по изд.: Alfred Doblin irn Spiegel der zeitgenossischen Kritik, hg. v. Ingrid Schuster u. Ingrid Bode, Bern u. Munchen 1973, S. 153f. Коллега Майзеля Аксель Эггебрехт, напротив, в «Берлинер тагеблатт» от 1.6.1932 (вечерний выпуск) взял «Гигантов» Дёблина под защиту, утверждая, что «решающие эпизоды сохранились и, благодаря более строгому членению материала, предстали в новом освещении» (цит. там же, стр. 153). . Сам же Дёблин в Послесловии к «Гигантам» настойчиво подчеркивал, что «первое произведение <���…> должно — в неизмененном виде — существовать наряду с новым» (G 377; SLW 214), потому что: