Мишель Деон - Высший круг

Ее он тоже потерял по своей вине? Не представляя себе Элизабет ранимой, он не знал, что и он сам раним до такой степени. Этим осенним вечером все вдруг показалось ему невыносимо горьким. Он вернулся на Бродвей, идя в двадцати шагax позади маленькой, очень маленькой старушки в черном, с почти невидимыми плечами, со спиной, согнувшейся под бременем лет, когда два пацана на роликах обогнали его, взяли женщину в клещи, свалили ее с ног и вырвали у нее хо­зяйственную сумку, которую она несла в вытянутой руке по пыльной аллее. Шалопаи умчались широкими шагами. Ста­рушка потрясла кулачком в митенке:

— Mascalzone! Mascalzone!

Артур стал поднимать ее и отряхивать, она оттолкнула его локтем и метнула в него ненавидящий взгляд:

— Vai fancullo!

Подходили гуляющие — бегом или ковыляя.

— Что вы с ней делаете? Вы что, не видите, что это бед­ная старушка? Оставьте ее в покое.

— У нее хулиганы сумку украли.

Подошла толстая накрашеннная женщина:

— У нее была только одна сумка?

Старушка продолжала вопить, воздев кулачок:

— Mascalzone! Mascalzone!

Другие прохожие останавливались, смеялись. Молодой человек в кожаной куртке аля Дэви Крокетт, с наушника­ми на голове, взял старушку на себя.

— Я ее знаю. Ее сумка пустая. Она не в себе, за ней сын присматривает. У него кондитерская на Бриджстрит. Ну, синьора Пердити, пойдемте домой.

— La mia sporta! La mia sporta!

— Вы бы побежали за этими хулиганами, — сказала накрашенная толстуха.

— Попробуйте догнать мальчишек на роликах, я на вас посмотрю.

— Мужчин не осталось, одни рохли кругом!

Молодой человек пожал плечами, взял старушку под руку и увел ее, все еще ворчавшую, к выходу из парка. Толстуха вернулась на скамейку в тени красного бука и уселась лицом к устью реки, крепко прижимая лакированную сумочку к своим пышным бедрам.

Aртур пошел в нескольких шагах за неровно идущей парой. Остановившись у итальянской кондитерской, он увидел, как ее хозяин взял за руку свою старую мать и благодарил парня в наушниках и потертой куртке. Девушка за прилавком, с грудями, стиснутыми бархатной блузкой, взглядом следила за начальником и весело улыбалась.

— У вас еще есть круассаны? — спросил Артур.

Она блаженно улыбнулась, узнав его.

— Два или четыре?

— Два.

— Вам повезло, у меня как раз осталось ровно два. Зна­чит, вы сегодня один?

— Боюсь, что да.

— Я тозе как вы, не люблю быть одна.

Из глубины лавки доносились пронзительные крики:

— Due mascalzoni! Due, mi ascolta filio!

— Si mama, sienta sel5

Продавщица улыбнулась.

— Это узе не в пелвый лаз. Вы были в отпуске?

Не станет же он ей исповедоваться, хотя и было бы приятно почувствовать себя в этом городе, раздутом, как людоед, жителем маленького поселка, где все все про всех знают.

День завершился у Янсена и Бруштейна. Тот второпях принял Артура в своем кабинете.

— У меня для вас мало времени. Портер мне рассказал. Такие вещи не выразить словами. Если приедете на Рожде­ство, позвоните мне. Мы проводим праздники в Нью-Джер­си. Бегония очень мило обставила небольшой домик. Она бу­дет рада снова вас увидеть. Вы произвели на нее наилучшее впечатление. Как только сдашь трудный экзамен — дверь открыта. Простите, что принимаю вас впопыхах. Я вас не ждал. На Рождество поговорим подробно о нас обоих.

Он проводил его до двери и удержал за руку.

— Да, кстати, помните. Случилась очень смешная шту­ка. Та амазонская компания, которую купил этот Соуза. Так вот, нефти не было. Нет. Ни капли. Зато нашлось ме­сторождение изумрудов. Целое состояние. Г-н де Соуза перепродал свои акции. Что называется, ловко сработано. Не будем жаловаться. Он доверил нам свои дела. Разве мы его не поддержали? Занятный человек! Похож на хищную птицу. Вчера он мне позвонил и объявил, что женится. С большой помпой, в Акапулько, как кинозвезды и беглые мошенники. Да о чем это я… он, наверное, вас пригласил. 0н ведь вам этим обязан.

— Видно, у него короткая память.

— Постойте, приглашение… Он привезет гостей чар­терным рейсом и оплатит неделю в гостинице. Он женит­ся на бразильянке.

— Во всяком случае, я не могу. Через неделю начинаются занятия.

— Не пропадайте. Будете уходить — отвлеките от дел Заву. Я думаю, она будет рада с вами поговорить. Это ис­ключительная девушка, у нее большое будущее. Жаль, что она внешне несколько непривлекательная. Не обращайте внимания на других. Они вас уже забыли.

Он не ошибся. Его бывшие коллеги, наводившие по­рядок на столах, говорившие по телефону и разбиравшие телексы в ротонде, едва его узнали. Только один из них встревожился:

— Вы вернулись?

— Нет, не бойся, старик.

Зава заканчивала телефонный разговор. Она сделала ему знак сесть напротив. Горизонт Нью-Джерси окрасил­ся розовым предвечерним светом, отразившимся в тем­ных водах Гудзона. Зава повесила трубку.

— Бруштейн меня предупредил, что вы зайдете к нам перед отъездом в Бересфорд. Мне рассказали… Сочув­ствую вам…

— Откуда он узнал?

— Алан Портер часто звонит. Почти каждый день. Вас не было рядом, когда ей стало плохо?

— Нет! Теперь буду терзаться угрызениями совести до конца жизни.

— Простите! Наверное, вы предпочитаете не говорить на эту тему. Хотя вам сейчас не до этого, знайте, что меня будут оперировать в будущем месяце. Хирург дал мне рас­срочку на три года. Я не упущу свой шанс. Когда вы вер­нетесь в Нью-Йорк?

— В конце октября, моя подруга ставит пьесу.

— Мы обязательно увидимся, я уверена.

Хорошей новостью было отсутствие Жетулиу в Бересфорде. Строили предположения. Валяется ли он, мертвецки пьяный, на пляже в Акапулько после свадьбы своей сестры или же университетские власти пронюхали о его кратком пребывании в тюрьме по причине, которая, в общем, каза­лась большинству студентов довольно безобидной? Сказать, что о нем жалели, было бы преувеличением. Многие помни­ли о более чем сомнительных партиях в карты. Никто не уличил его в жульничестве, но все были убеждены, что его постоянное везение было как-то связано с неким догово­ром с пиковой дамой. Его элегантность ослепляла, его спесь внушала робость, его претензии выводили из себя, однако преподаватели снисходительно относились к этому одарен­ному молодому человеку, который не снисходил до того, чтобы пользоваться своими дарованиями и лениво пережи­вал весьма дорогую учебу. Как и всякое любопытство, это тоже быстро угасло, и уже через две недели после начала учебного года никто не говорил о Жетулиу, о его роскошном «Корде-1930», о его крылатке, его сестре и Элизабет, приезд которой на бал сильно поднял его авторитет. Артуру было только лучше. После двух недель в Ки-Ларго, драматичного возвращения в Париж, начал с чистого листа и замкнулся в работе, чувствуя, что тут, по меньшей мере, он возьмет ре­ванш. Ему оставалось долго и неспешно рассуждать о при­ливах женской искренности. Неисчерпаемый сюжет.