Дэвид Левитан - Двенадцать дней Дэша и Лили [litres]

– Лучше отоспаться в пригородном поезде, чем проснуться в городской тюрьме? – предположила я.

– Так точно. А ты, лапушка, не только красавица, но и умница, – протянул он, больше походя на распутного ирландского лепрекона, чем на благородного викторианского джентльмена.

Девушка-гот, занимавшая сиденье перед нами, в костюме Санты, с пирсингом в губе, тоннелями в ушах и черным ирокезом, вскинула голову и тыкнула пальцем в моего соседа:

– Не будь больным, Вассэл! Не клейся к ребенку!

– Я и не клеился! – возмутился тот.

– Клеился! – отозвался отряд Санта Клаусов вокруг нас.

– Я не ребенок, – пробормотала я.

Не желая новых разборок между Сантами и воспевателями, я выпустила на волю давнишнее Лили-дитя. Выйдя из ступора, введенного моим бунтарством, та со знанием дела вытащила себя из передряги рождественским песнопением:

– «Колядовать мы к вам пришли/Под зелень сей листвы!»

Санта-гот одарила меня злобным взглядом, но викторианские воспеватели тут же подхватили песню: «И здесь местечко мы нашли/Чтоб гимн услышали все вы».

Было невозможно не почувствовать изменение всеобщего настроения: от хмельного, холодного и тревожного до хмельного, холодного, но почти праздничного.

Полвагона – включая многих Санта – присоединилось к нам:

В конце припева Слава из Вассаика поднялся и поклонился, словно песня была написана в его честь.

На этом песнопения закончились. Былая Лили – по прозвищу Трехкуплетная Лили – возможно, и продолжила бы петь, но пораженно умолкла при виде того, как с головы женщины в викторианском наряде сорвали шляпку, а она в ответ отвесила смачную оплеуху краснощекому и дородному Санте с ангельскими крылышками на спине.

– Ну как, отошел у Санты нос? – провизжала Викторианка жирному Санте-ангелочку.

– Бей! Бей! – заскандировали пьянчужки.

Я ничего не имею против выпивох, но когда они веселятся, а не дерутся. Сразу захотелось к мамочке.

Я сошла с поезда на последней остановке, в Вассаике. За мной не последовали шумные воспеватели и Слава из Вассаика со своей невеселой бандой Санта Клаусов. Их вышвырнули из вагона в Катоне.

Мама ждала меня на автомобильной стоянке, дрожа от холода в арендованной машине.

– Твой поезд на час опоздал.

– Задержки из-за погоды. Плюс пьяных Санта Клаусов выпроваживали из поезда.

– Сегодня Санта-кон?

Я кивнула.

– Удачный день для того, чтобы удрать из города. В это время года и так на улицах яблоку негде упасть. Сначала все эти Санты забавляли, теперь напрягают.

Из-под маминого длинного тяжелого пальто выглядывал подол коктейльного платья, на ногах были шикарные туфли на шпильках. Ее ждали на важных мероприятиях, но у меня назрел экзистенциальный кризис. Я нуждалась в ней больше, чем кто-либо другой.

– Спасибо, что так быстро приехала. Ты не сказала ничего папе и Лэнгстону?

Мама покачала головой. Она не могла прямо ответить «нет» на мой вопрос, поскольку мы обе знали, что тогда бы она солгала. Как в тот раз, когда клялась мне, что не расскажет им о моем первом лифчике и моих первых месячных, а сама рассказала.

– У меня не больше часа. Папа сейчас развлекает спонсоров, поэтому мое присутствие не обязательно. Но я должна вернуться к началу преподавательской вечеринки, если хочу к концу ее все еще остаться замужней женщиной. Так что если ты не собираешься явиться туда вместе со мной в качестве директорской дочери, то мне нужно через час посадить тебя на поезд до Манхэттена.

– Понимаю. – В последнее время я и так напортачила немало, а теперь еще маме – такой красивой и нарядной – приходится торчать здесь в машине с унылой мной. – Прекрасно выглядишь.

Мамин любимый образ – леггинсы со свободными рубашками и нечесаные, стянутые в пучок волосы. Но стоит ей распустить волосы и слегка накраситься… Вау, ну и красотка же ты, мамуль!

– Спасибо. Держи. – Мама протянула мне кофе в бумажном стаканчике с печеньем на крышке.

– Это кофе? Стакан холодный. – Мама приехала ко мне, хотя я этого совсем не заслуживала, поэтому не знаю, чего я начала капризничать. Ну, если не считать экзистенциального кризиса, уныния и дурости.

– Неудивительно. На той стороне улицы стояли хипстеры с кофейной тележкой. Они делали праздничные напитки для пассажиров, направляющихся в город. Я взяла два последних пряничных латте прямо перед тем, как они закрылись.

– А где твой кофе?

– Он был таким вкусным, что я его за минуту прикончила. Говори про хипстеров что угодно, но эти бородачи с подтяжками и правда знают толк в приготовлении отменных напитков.

– Для латте выглядит странновато, – заметила я, с подозрением разглядывая кремовую консистенцию.

– Перестань кукситься и попробуй. На самом деле «латте» – это не просто кофе, а коктейль из эспрессо с ванильным мороженым с молочными шариками в шоколаде и кусочками засахаренного имбиря.

Уговорила! Я макнула имбирное печенье в латте и откусила кусочек.

– Боже мой! Ничего вкуснее в жизни не пила! – Даже учитывая мятный шнапс, которым я наклюкалась в прошлом году. По вкусу тот напоминал мятный пряник, только в жидком виде. Божественная штука. Имбирное латте было божественным вдвойне. – Ты лучшая, мам!

– Это улыбка на твоем лице? Я так давно ее не видела, что уже не уверена.

Я жадно заглотнула остатки латте и облизнула губы. Плевать, если от холодного мороженого заломит виски.

– Улыбка! – подтвердила я. А для себя мысленно подметила: под влиянием сахара настроение может резко меняться от унылого до исступленного.

Подростковые гормоны. Да уж. Нелегко с ними. И ведь ничего не поделать.

– Если бы я знала, что для нее потребуется всего лишь имбирное латте, то давно бы уже изловила эту хипстеровскую тележку. – Мама бросила обеспокоенный взгляд на часы на приборной доске. Ее лицо посерьезнело. – Я в полном твоем распоряжении до 14.37. Что происходит, Лили? Я волнуюсь за тебя.

– Я сама за себя волнуюсь.

Мама приложила ладони к автомобильной печке, а потом взяла в свои теплые руки мое лицо. Как же приятно ее прикосновение.

– Поговори со мной, родная. Ты такая из-за переезда Лэнгстона? Или нашего с отцом? Или дедушкиного? Ты ведь понимаешь, что люди после инфаркта часто при восстановлении удручены или злы? Дедушка сейчас сам не свой.

– Я расстроена изо всего в кучу. Но дело не в этом.

– Значит, мы больше не являемся центром твоей жизни? – мягко спросила мама.

– В каком-то смысле, да, – призналась я.

– Ааа, – понятливо протянула она. – Дэшил.

Мама всегда все понимает.