Дэвид Левитан - Двенадцать дней Дэша и Лили [litres]

– Итак…

– Итак…

Вот ведь какая забавность – в Нью-Йорке бесчисленное множество интересных мест и занятий для любого времени дня, но бывают моменты, когда ты понятия не имеешь, чем заняться, и чувствуешь себя глупо, поскольку точно знаешь: где-то там есть дело для тебя, просто твой разум еще не осознал, какое.

– Я ничего не планировал, – признался извиняющимся голосом. – После вчерашнего подумал, не стоит.

– И я ничего не планировала. Но мы не будем из-за этого впадать в бесплановое отчаяние. Можем помочь собраться Лэнгстону и Бенни.

– Боюсь, с одним глазом из меня выйдет плохой помощник.

– Ой, прости.

– Может, все-таки поедим мороженое?

– Вряд ли кафе открывается раньше десяти.

Весь город. Весь город в нашем распоряжении! И вот…

– Ты это слышишь? – спросила Лили.

Сначала я не понял, о чем она. Потом сосредоточился не на своих мыслях, а на происходящем вокруг и услышал.

– Это волынка? – поразился я.

– Кажется, да.

И словно в подтверждение нашей теории из-за угла вышел волынщик. А следом еще один. И еще. Всего одиннадцать человек. Целая колонна волынщиков играла River Джони Митчелл [51]. За ними шли прохожие – не строем, а разрозненно, словно призванные следовать за волынщиками, куда бы те ни направлялись.

Порой ты строишь планы. Порой планы сами строят себя.

Особенно в Нью-Йорке.

– Идем? – подал я Лили руку. Не только из романтических побуждений, но и потому, что с ограниченной видимостью мне будет сложно идти в растущей толпе.

– Идем, – взяла она меня за руку. Не только из романтических побуждений, но и потому, что с ограниченной видимостью мне будет сложно идти в растущей толпе.

Взявшись за руки, мы пошли по Второй авеню. Из разговоров окружающих людей вскоре стало понятно, что никто не знает, кто эти волынщики и куда они держат путь. А вот теорий на этот счет было предостаточно.

– Думаю, они из корпуса пожарной охраны, – предположил пожилой мужчина.

– Вряд ли оркестр пожарной охраны играет Джони Митчелл, – ответил его компаньон. – Она – канадка, знаешь ли.

Хипстеры впереди нас находились в несколько возбужденном состоянии.

– Думаешь, это «Где Флаффи» [52] Вымышленная группа из книги и одноименного фильма «Будь моим парнем на пять минут» ( англ . Nick and Norah’s Infinite Playlist). ? – спросил тощий парень в кардигане.

– «Где Флаффи» днем не играют, – ответил ему растрепанный приятель в пальто.

– Так это как раз в стиле группы! Заморочить нам голову, играя при дневном свете! – возразил тощий.

Я мало понимал, о чем они говорят. Зато понимал, что волынщики начали играть Fairytale of New York [53] – лучшую рождественскую песню на свете.

– Куда, по-твоему, мы идем? – спросила меня Лили.

Вопрос не был жизненно важным. Но мой разум воспринял его именно таким. Может, я все еще пытался освободиться от мыслей об отце и отделаться от дурного предчувствия, овладевшего мной из-за него. Может, меня еще мучил вопрос, обретем ли мы снова с Лили благополучие. А может, потому что мы слепо следовали за одиннадцатью волынщиками, и, хотя ни один из них не казался опасным, осторожность никогда не помешает.

Все больше людей присоединялось к шествию по центру города. На одну жуткую секунду мне показалось, что мы идем к Таймс-сквер – самая настоящая туристическая ловушка в это время года. Однако следующая за мелодией толпа любопытствующих обогнула его.

Когда мы дошли до Томпкинс-сквер, нас было по меньшей мере человек двести. Волынщики ненадолго прервали игру, чтобы собраться в самом центре парка. Хипстеры оглядывались, ожидая появления еще одной группы, но волынщики были единственными артистами на этом шоу и уже готовились исполнять новую мелодию.

Хотя время шло только к полудню, они заиграли Silent Night [54]. Хотя до ночи было далеко, мы все примолкли – звуки музыки затронули в нас глубинные струны души. Такая безмятежная песня и такая печальная. И хотя лилась одна мелодия, без слов, мы все молча наполняли ее словами.

«Все спокойно, все ясно».

Я не особо верю в рождественские гимны, но могу проникнуться чуть большей верой, если, как сейчас, они слегка приближают нас к чуду, к благодарности. Даже в тяжелые годы есть что праздновать и за что благодарить, и я чувствую это сейчас, и, надеюсь, Лили чувствует тоже.

Следующая мелодия не была рождественской. Это была песня Into the Mystic [55]Ван Моррисона. Кто-то в толпе начал подпевать. Лили не знала этой песни, поэтому я, страшно фальшивя, спел ее для нее, рассказав о том, что мы родились прежде ветра, что мы юнее солнца. Что с гудком туманного рожка я причалю домой. И что хочу взволновать ее цыганскую душу.

Лили улыбалась, слушая меня, и в ее улыбке проглядывала цыганская душа.

Последний припев она уже подпевала мне. А потом вовсю запела, когда волынщики зажигательно переключились на A Change Is Gonna Come [56]Сэма Кука. Теперь пели все, и к нам присоединялось все больше людей, которые стекались в парк и находили наш своеобразный, созданный волынщиками хор. Происходящее говорило о Рождестве больше, чем сказала бы любая семидесятипроцентная распродажа, любые голливудские декорации, любой подписанный мне отцом в подарок чек и любая реклама по телевизору.

Я обнял Лили рукой за плечи, а она меня за пояс. Так мы и стояли – двое, ставшие одним целым, – до конца песни. После пришлось разъединиться, чтобы похлопать исполнителям. Одиннадцать волынщиков поклонились нам, потом – друг другу, затем исчезли в толпе.

– Я так рада, что мы… – произнесла Лили, не закончив.

– Да, я тоже этому рад.

– По-моему, самое время для «Солти пимп», – предложила Лили.

Я энергично закивал, и мы пошли к «Большому гей-мороженому» за «Солти пимп» (ванильное мороженое, дульсе де лече [57], морская соль, шоколадная глазурь) и «Американ глобс» (ванильное мороженое, крендельки, морская соль, шоколадная глазурь). Потом мы пошли в кофейню «Синк» на Мерсер-стрит, где сногсшибательный розововолосый бариста даже не поморщился, когда я в конце декабря заказал ледяной ванильный соевый латте. После этого мы зашли на Восьмую улицу купить Лэнгстону и Бенни в подарок на Рождество и новоселье лампу с формами аля-Бейонсе.

«Почему лампа?» – спросил я Лили.

«В Нью-Джерси мало света», – ответила она горько, но не настолько горько, чтобы купить брату лампу аля Мэрайя-Кэри.

К концу хождений по магазинам у меня разболелся глаз. Лили нужно было выгуливать собак, поэтому мы разделились – но только на время. Я вернулся к себе домой и отдохнул. Вечером пришла Лили: с пиццей и фильмами. Ее шокировало то, что я не видел «Реальную любовь», меня шокировало то, что кино оказалось не так уж и плохо. И пусть мы не сошлись во мнениях, каким считать фильм «Кошмар перед Рождеством» – рождественским или хэллоуинским, – от его просмотра получили огромное удовольствие.