Дэвид Левитан - Двенадцать дней Дэша и Лили [litres]

15.00

Я совершенно потеряла счет времени. Сотовая связь постоянно прерывалась. Почему она всегда так ужасна именно там, где больше всего нужна? В больницах, метро, кинотеатре?

Доктора входили и выходили.

Приехали родители.

Приехали дяди Сэл и Кармин.

Приехали Бенни, Лэнгстон и Марк.

Казалось, народ в больнице собрался на вечеринку. Родичи, чтобы убить время, доставали из сумок покупки и заворачивали их в подарочную бумагу. А может, наоборот, не хотели зря тратить время – завтра же Рождество.

Дедушку определили в палату. Доктора хотели несколько часов понаблюдать за его состоянием.

Никто из них не сказал, почему.

Я открыла записную книжку и увидела прикрепленные к ней билеты на шхуну «Клиппер-Сити».

Я забыла о встрече с Дэшем.

«Ничего страшного! – написал мне Дэш. – Для пострадавшей роговицы нет ничего лучше хлестких ветров Гудзона».

«Прости».

«Не извиняйся. Мне только что предложили подработать барменом в «Добыче пиратов».

«Потому что у тебя пиратская повязка на глазу?»

«Нет. Потому что я тут единственный трезвый».

18.00

Разрази меня гром!

Ура, ура, ура!

Обратно в «Стрэнд» пора.

Будем искать книги о старых морских пройдохах и портовых крысах.

И, запертые на цокольном этаже, мы… но об этом тсс!

Туда я тоже не попала.

И написала: «Прости. Снова!»

«Не извиняйся. «Стрэнд» в период закупочного хаоса перед самым закрытием магазина – как по мне, так самое расслабляющее место в мире. Твоя любовь ко мне безгранична!»

«Ты донимаешь покупателей, пытающихся вернуть купленные книги и получить за них деньги обратно?»

«Нет. Я развалился в кресле секции «Мы здесь, мы не такие, как вы» и собираюсь немного вздремнуть. Поэтому не извиняйся. Как дедушка?»

Кардиолог сообщил новости, когда дедуля спал.

– Я рекомендую вам устроить его в пансионат для пожилых с медицинской помощью.

Как вежливо он избежал ужасающих слов: «дом престарелых».

– Вздор, – отреагировала миссис Бэзил. – Я могу обеспечить ему необходимую помощь.

– У вас дома есть лестницы? – спросил доктор Лицо-Кирпичом.

– У меня пятиэтажный особняк. Конечно, есть.

– Еще одно падение он может не пережить. Вы готовы установить в своем доме кресельные подъемники? Подобные нововведения плохо сказываются на старых манхэттенских особняках.

– Я могу подготовить для него комнаты на первом этаже.

– Вы готовы к постоянно проживающей вместе с вами сиделке? Необходимо строжайшим образом следить за его реакцией на антикоагулянты. Судя по синякам на его лице, есть риск микроинсульта. При его состоянии лестницы представляют наибольшую опасность. Я уж молчу про лестницы в пять этажей.

Выражение лица мамы было мрачным, но покорным.

– Мы знали, что этот день придет. Будем смотреть правде в глаза или отворачиваться от нее, рискуя ухудшением его состояния лишь для того, чтобы встать перед тем же выбором несколько месяцев или год спустя?

Умом я понимала, что так будет лучше для дедушки. Но также знала, как ненавистна ему эта мысль, как сильно он будет сопротивляться, и сердце сжималось от боли. Рекомендации доктора означали увеличение продолжительности и улучшение качества жизни дедушки, однако для него самого они были равносильны смертному приговору.

Я ожидала, что миссис Бэзил начнет спорить с мамой, но она со вздохом согласилась:

– Вы правы.

– Стоит отменить рождественскую вечеринку? – спросил дядя Кармин.

Отменить пятидесятилетнюю семейную традицию. Кощунство! Ее отмена – верный знак конца света.

– Нет, – ответила миссис Бэзил. – Вечеринка будет. Этот праздник нужен нам теперь, как никогда прежде.

И тут я сорвалась.

19.00

Они называют эту комнату как-то по-другому, но фактически меня поместили в изолятор для душевнобольных: небольшое комфортное помещение с белыми мягкими стенами, мягкими креслами и отсутствием любых острых и жестких предметов, куда отводят горюющих по своим любимым людей, чтобы они могли выплеснуть все скопившееся на сердце дерьмо. Да, я так и сказала. ДЕРЬМО.

Ситуация – дерьмо.

Рождество – дерьмо.

Все дерьмово.

Меня сопровождала миссис Бэзил. Кроме дедушки она единственный человек, способный меня успокоить, хотя именно она и спровоцировала мой нервный срыв предложением отпраздновать это темное Рождество.

Я визжала. Кричала. Умоляла.

– Пожалуйста, не отправляйте его в дом престарелых! Он всегда говорил, что оставит свою семью только в гробу.

Миссис Бэзил молчала.

– Скажи что-нибудь! – потребовала я.

Она молчала

– Пожалуйста, – тихо попросила я. Искренне.

– Мне это принесет не меньшую боль, чем ему, – наконец сказала миссис Бэзил. – Но семья солидарна по этому вопросу. Пришло время.

– Дедушка не согласится.

– Ты знаешь его не настолько хорошо, как тебе кажется. Он вспыльчив, но понимает, как будет лучше для его семьи. Он не хочет быть обузой.

– Дедушка не обуза! Как ты можешь такое говорить?

– Да, он не обуза. И мне повезло пройти по жизни рядом с таким человеком, как мой брат. Но если его состояние продолжит ухудшаться, он будет чувствовать себя обузой. У него и так из-за этого тяжесть на сердце. Почему он и решил переехать ко мне. Он знал, что этот день наступит, невзирая на все его сопротивление.

Я чувствовала себя глупой, эгоистичной и безответственной. Дедулю обрекли на жизнь в доме престарелых – на то, чего он больше всего боялся. После его инфаркта я тряслась над ним, заботилась о нем, практически перестала жить своей жизнью ради него, чтобы избежать такого исхода. Ради чего?

Ради того, чтобы мы вместе провели рождественский сезон и он успел пообщаться с моим чудесным бойфрендом?

Моим чудесным бойфрендом! Которого я целый день гоняла за призраками!

Я расплакалась. И миссис Бэзил не стала утешать меня, обнимая.

– Поплачь. Дай волю слезам, – сказала она.

– Почему ты сама не плачешь? – спросила я ее, шмыгая носом.

– Потому что мне от этого легче не станет. Мы должны встряхнуться, натянуть улыбки и двигаться дальше.

– Куда?

– По жизни. Во всем ее горько-сладком великолепии.

21.00

Чудо наконец случилось.

Пошел снег. Светлой, пушистой, нежной пеленой. Я шла в одиночестве домой к миссис Бэзил – выгулять своего пса, покормить кота дедушки, позаботиться о собаках клиентов, – чтобы потом вернуться в больницу. Кружащие в воздухе снежинки согрели мое заледеневшее сердце. Я высунула язык попробовать их. И в самом деле, горько-сладкие. Отрадный признак нормальной жизни. Но обычно этот день предшествует самому радостному дню в году. Так что ничего не правильно. Ничего не нормально.