Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Потом умер Женя. Очень рано. За ним — Леня. Ира увезла мать в Москву. Там умерла и она.

Остались Ира и Марина. Квартиру Ира продала, а теперь и дома нет.

Только две семьи остались в Ташкенте. Тома Корсунская с дочкой и внуком и Сережа Макаров.

Тома, «Камаечка», тоже старенькая, но держится. У нее очень хорошая дочь Женя и внук Владик. Жизнь у них трудная, как у многих ташкентцев, но я счастлива, что они есть, что мы еще есть… Сережу я нашла только недавно. Он по-прежнему фотографирует, жив и здоров, и я даже с внучкой познакомилась.

Счастье уже в том, что я знаю, где кто живет и жив ли. Все цепляюсь за соломинки… А что еще остается?

Людей неинтересных в мире нет.

Их судьбы — как истории планет.

У каждой все особое, свое,

и нет планет, похожих на нее.

Евгений Евтушенко, 1961 г.

Вот и в нашем дворе. Неинтересных людей не было. Что ни человек — то личность.

Наверное, только в нашем доме были сразу три Моисеевны. Три отмеченных войной женщины.

Ненавижу я поговорку «Я воевал, пока ты в Ташкенте отсиживался».

Смею уверить, что в Ташкенте военного времени жизнь была не медом и не сахаром. И даже не сушеным урюком. Люди гибли от голода, лежа прямо на перроне ташкентского вокзала. Мама рассказывала: когда они приехали, у папы было назначение, только поэтому им не пришлось испытать самого страшного. А бедняги голодали, и беспризорничали, и теряли близких… Хорошо во все времена живется исключительно ворам всех мастей, а подавляющее большинство оказавшихся в те годы в Ташкенте ворами не были.

Вот и три Моисеевны пережили такое, что страшно вспоминать. Откуда только в женщинах берутся силы падать, подниматься и идти дальше, да еще и строить новый мир на обломках старого?

Только сейчас, в старости, начинаешь понимать тех, кого уж нет. Понимать и расспрашивать. Хорошо, что еще есть кого расспросить. Лору Осадчук, чья память и наблюдательность намного превосходят мою.

Интересно, что все три Моисеевны жили во втором подъезде: одна на первом, две — на втором этаже.

Полина Моисеевна работала в Гидрометслужбе. Закончила Харьковский гидрометеорологический институт (я и не знала, что в СССР таких было два), который во время войны эвакуировали в Ашхабад, а после перевели в Одессу. Была начальником отдела гидрометеоежегодников. Это не архив. Это анализ погоды текущего года на основании результатов предыдущих. В войну приходилось облетать озера и водохранилища на предмет безопасности.

В дом треста «Средазуголь» она попала после замужества. Ее муж, перспективный молодой специалист, получил там квартиру. Трехкомнатную, которая потом стала нашей. То есть не сразу. Эту квартиру обычно занимал начальник горной инспекции.

За 20 дней до начала войны к ним приехала погостить свекровь. Из украинского города Немирова. Привезла с собой перину и столовое серебро. Приданое сына. Единственная выжившая из всей огромной немировской семьи. Остальных сожгли в синагоге. Заживо.

Так что, можно сказать, повезло ей. Если это считать везением.

Когда война началась, муж Полины Моисеевны пошел добровольцем. Погиб почти сразу. Сгорел в танке.

В Ташкент хлынули эвакуированные. Тогдашний домоуправ Ваксер, редкостная, говорят, дрянь, немедленно подселил к Полине Моисеевне, ее дочери и свекрови 12 человек, целую огромную семью врача Лакшиной из Донбасса: ее муж и мужья сестер занимали высокое положение. Что уж говорить, если даже домработниц с собой привезли!

Жизнь стала невозможной. И тогда добрый ангел нашего двора тетя Паша, узнав, что на первом этаже освободилась комната по соседству с ее каморкой (их соединял узенький коридорчик, в котором с трудом умещалось два столика), пришла к свекрови Полины Моисеевны и коротко сказала:

— Вяжи узлы. Вы переезжаете.

Так они перебрались в ту комнату, где с тех пор и жили. Эвакуированных быстро поместили в более удобные квартиры, а эту занял тогдашний начальник горной инспекции.

Я еще застала в живых бабушку Лоры. Тогда она казалась мне очень старенькой и дряхлой, что немудрено. Старшего сына она тоже потеряла. И долго не прожила. Мне было лет шесть, когда она умерла. Полина Моисеевна пропадала на работе. Лора ходила в детсад, а потом, как водится, в сорок третью школу. Она тоже старше меня на четыре года.

Была Полина Моисеевна идейной коммунисткой и человеком принципиальным. Еще в тридцать седьмом, учась в институте, она не дала исключить из комсомола (а следовательно, и из института) пятикурсника, отца которого арестовали как врага народа. Просто встала и заявила, что, как говорит товарищ Сталин, «дети за отцов не отвечают». Много лет спустя спасенный мужчина приезжал в Ташкент и заходил к ним домой поблагодарить за честный поступок.

Именно как идейная и убежденная коммунистка она насмерть сцеплялась с моей вольнодумной мамой, чисто как Пересвет с Челубеем, только без смертельных последствий. Они не ссорились. Они полемизировали. Идейные противники, так сказать. Темы могли быть любыми: книги, музыка, исполнители, политика, Сталин (особенно Сталин), антисемитизм, содержание газетных статей и т. д.

Потом, угомонившись, они беседовали вполне мирно и вообще никогда не ругались. Насколько я поняла, очень друг друга уважали.

В их комнате было нечто вроде клуба, и хорошо если дневного, иногда «заседания» затягивались и за полночь. Став постарше, я часто там пропадала. И опять, прошу заметить, никаких пьянок. Только работа языком. Бесконечные и очень интересные разговоры. Очень много новых лиц. Лора обладала удивительной способностью заводить друзей, приятелей и знакомых, и все, как это сейчас принято говорить, тусовались в их единственной комнате.

Как сейчас помню, Полина Моисеевна уехала в санаторий, и в комнату набились все девочки нашего двора. Какой же это был добрый, хороший вечер!

Сама Полина Моисеевна неизменно выглядела очень уставшей, но не роптала, застав в доме веселую компанию. Просто ложилась в своем закутке, отгороженном с одной стороны шкафом, и отдыхала, если такое было возможно.

Почему-то я очень хорошо помню, как именно у них взяла «Молодую гвардию», прочитала и больше никогда не открывала. И фильм не смотрела. Не было сил.

Она так и доработала до пенсии в Гидрометслужбе. Уже после ее выхода на пенсию им с Лорой дали прекрасную квартиру. Лора получила крайне дефицитную профессию, стала сметчиком и, насколько я понимаю, никогда об этом не жалела. Сейчас она живет в Израиле, в городке Нацрат-Илит, старая половина которого называется Назаретом. Тем самым.

Анна Моисеевна — единственная, у которой муж остался жив. Но цена за это была заплачена немалая. Выпускник знаменитого Константиновского артиллерийского училища в Петербурге, потомственный военный, Николай Григорьевич Волков был из тех людей, для которых честь офицера — не пустой звук. Для меня он самый благородный человек из всех, кого я встречала в жизни.