Олег Лукьянченко - Провинциздат

А ведь она, пожалуй, уже и вступив на эту, гм… стезю, наверно, понимала, что не совсем своим занялась делом. Вспомнить хотя бы вечер университетских поэтов, где ей, опять же по долгу службы, надлежало «наставлять» рифмоплетов-студентов на истинный путь, – послушав их, она ведь совершенно искренне, хотя и не без боли, воскликнула:

– Да что вы! Куда мне вас учить! Да из вас каждый пишет в десять раз лучше меня… – правда, после паузы и подумав, она уточнила: – Но, конечно, у вас еще много далекого от жизни, трудовой биографии не чувствуется, а без этого в поэзии никак…

А ведь и впрямь – никто из тех ребят так и не утвердился на Парнасе (кроме друга-поэта, но это особ статья), хотя печатались люди, и даже в столице, так что вышло, что она права-то оказалась, Кречетова, вот ведь какая штука, и никто из них так и не допер тогда, что всего лишь и нужно на пути к вершинам – взять да и воспеть Котлоатом…

Так что некий оттенок чуть ли не родственной (память раннего детства!) жалости к Ирине сочетался с легкой… нельзя сказать неприязнью, – скорее, просто антипатией, коренящейся не только в ее нынешнем «не по чину» амплуа, но и в чисто физической для Андрея непривлекательности: в ней, как, кстати, и в Трифотиной (и голоса-то у них чем-то были похожи! – горловым каким-то… или грудным? – призвуком), явно ощущалось то не нравящееся Андрею свойство некоторых представительниц женской породы, которое можно назвать словом «бабистость».

В разговоре с Андреем Кречетова, чувствовалось, не знала, как держаться. Нет, об их старинном знакомстве она вряд ли помнила, а он не хотел напоминать, но ей плохо удавалось совмещать, с одной стороны, тон мэтра и наставника подрастающих талантов, а с другой стороны, автора, говорящего со своим, возможно, будущим редактором, то есть зависимый и в некоторой мере даже подобострастный. Но Андрею было не до этих нюансов. Его интересовало: неужели она не видит, насколько слабы ее подопечные – даже не в поэзии, а всего лишь в стихосложении хотя бы…

С этим она легко согласилась:

– Конечно, надо с ними работать!..

О господи, в тоске подумал Андрей, опять это слово – да что они под ним подразумевают?! Он как редактор должен указать, что у кого не вышло, и добиться, чтоб вышло?.. Но что изменится, даже если и удастся заменить несколько корявых строчек более гладкими, – искра, что ли, в них засверкает Божья, коль ее в душе у них нет и в помине, – ибо голос поэта – не первый ли это крик младенца, до которого так не кричал никто: были миллионы похожих, но именно такого не было; ибо поэт не тот, кто в рифму разрабатывает заданную тему и подгоняет свой ответ под имеющийся в конце задачника, а тот, кто каждое слово произносит в потрясенном восторге перед заново рождающимся миром и заставляет нас, все познавших и позабывших, изумиться первозданному его облику; ибо «работать» с поэтом так же бессмысленно, как учить соловья петь, а дельфина плавать, а человека дышать!.. И как они смеют называть себя поэтами, если не знают и не понимают такой азбуки!..

9

И все же Андрей сдал в производство кассету. Это был первый компромисс, первое проявление слабодушия и, наверно, первая ошибка, хотя ошибка ли – утверждать сложно: может быть, если бы он восстал сразу и резко, у него бы не хватило ни опыта, ни воли для сознательных и продуманных, а не чисто импульсивных действий. Но слабодушие было налицо – отрицать бессмысленно, и как всякий, совершивший не высшего качества поступок, Андрей в оправдание себе нашел целый ворох привходящих обстоятельств. Ну, то, например, что кривулинские писатели по обсуждении, при котором ему случилось присутствовать, рекомендовали к изданию еще более беспомощные вирши (могучий, что и говорить, довод! – почти как у Наташи Ростовой на первом балу: есть и такие, как мы, есть и хуже нас), или аргументы Кречетовой: «они ребята хорошие – того жена бросила, а у этой ребенок без отца»; да и Лошакова, в угоду его «кровожадному» настрою, согласилась с сокращением объема каждой книжицы чуть ли не вдвое за счет выброса тех стишат, где уж вовсе не сходились концы с концами, и предложила подлинно соломоново решение: двух «блатных», то есть протежистов, вставить в одну обложку – уместить в одной книжечке вдвоем. Тем не менее, невзирая на эти оправдания, Андрей испытывал чувство нечистоплотности исполненного – осталось оно, осталось, что и говорить…

А следующая книга, которую ему поручили готовить к изданию, и вовсе повергла его в уныние.

Это было сочинение Анемподиста Казорезова.

Глава четвертая. Развитие

1

Вам приходилось ждать чего-то трепетно-важного – упорно, не теряя веры, и вот уже втайне сомневаясь – а что если то, ожидаемое вами, никогда не произойдет? Может, случалось, что вы и решали: все, хватит, жизнь не кончается и не замыкается этим в круг, обойдемся и без, – и потихоньку начинали забывать, что ждали, и даже, что ждали … А потом, когда вы уже как будто и не ждете, – оно случается…

30 ноября, ровно в восемь утра, когда Андрей был уже в дверях, нос к носу его встретила почтальонша и попросила расписаться. Через год и три месяца после сдачи рукописи в центральное издательство он получил официальный ответ. Издательство соглашалось принять Андрея в число своих авторов, при условии некоторой доработки представленных текстов и добавления новых, дабы объем будущей книги стал достаточно солидным.

К ответу прилагались три рецензии. Первая, подписанная не известной Андрею фамилией, зато с добавлением титула член Союза писателей СССР (любопытную подметил он еще раньше особенность: те, чьи имена ни о чем ему не говорили, всегда опирались на такой вот костыль – единственное, вероятно, материальное подтверждение собственной значимости; те же, чьи фамилии он знал, обычно никакими костылями не пользовались), звучала несколько двусмысленно. Поначалу шли умильно-сюсюкающие фразы о «добром и светлом таланте» автора, а затем, как бы в противовес этой посылке, сообщалось, что в рукописи «явный перебор негативных сторон нашей действительности», и делался ненавязчивый, но довольно четкий вывод, что автор явно поторопился, представив «несбалансированную» рукопись столь престижному издательству, «известному своими высокими критериями».

Зато вторая рецензия звучала панегириком («талант молодого прозаика вне сомнения и, что называется, бьет в глаза…»; «рассказы свежи, разнообразны, современны…»; «настоящие художественные открытия…» и т. п.); третья же и, вероятно, решающая, хотя и в менее восторженных тонах, поддерживала вторую, и, таким образом, окончательный счет получался 2:1 в пользу автора… Кажется, гипотеза о его писательском предназначении подтверждалась, но… Но нет, Андрей понимал, что все это тоже нельзя признать за полное доказательство. Но как бы там ни было, а невероятное еще два года назад предположение, что у него выйдет книга в таком издательстве, кажется, начинало сбываться, и новость эта Андрея, что и говорить, обрадовала.