Ахмед Рушди - Кишот [litres]

в которой Сестра завершает Семейную Историю и свою собственную Игру

“Города похожи на двери. Они либо открыты, либо закрыты. Лондон изо всех сил заехал ему дверью по морде, сделал все, чтобы он не вошел внутрь. Нью-Йорк же гостеприимно распахнулся перед ним, приглашая войти”. Мрачное начало “Обратного обмена”, одного из романов Брата, вспомнилось ему в день перелета между нью-йоркским аэропортом Кеннеди и лондонским Хитроу. Если подумать, эта мысль больше не кажется ему верной, по крайней мере в том, что касается Нью-Йорка, раздираемого ныне расизмом и прочей нетерпимостью. Секретному агенту в его книге также следует пересмотреть свои позиции. Представление о Лондоне (население 8136000 чел.) как о месте для избранных, пропуск в которое имеют лишь члены элитных клубов, а простым смертным вход заказан, также, видимо, устарело. Он не был там много лет. Все закрытые лондонские клубы нынче скупили иностранцы, и заявки для вступления в них вынуждены подавать уже коренные англичане. В то же время здесь размахивает флагами – Понаехали тут! Валите обратно, вам здесь не рады! Англия для англичан! – белый популизм, он, словно восставший из могилы призрак имперского прошлого, бродит по Британии, отравляя и без того непростую жизнь нынешней второстепенной-заурядной-нации. Тогда чума на оба ваши дома, решил Брат, и заказал еще одну, третью, водку с содовой; его дневной лимит уже был превышен на порцию, но сегодня ему это было нужно.

(В последний раз он летал на самолете довольно давно. Брат поделился с Кишотом своим собственным ночным кошмаром, сном, в котором он сначала падает с небес на землю, а затем тонет. Страх Кишота перед полетами был страхом Брата. В тех редких случаях, когда не было выбора и приходилось садиться в самолет, он накачивался ксанаксом и так переживал полет. На этот раз он предпочел ксанаксу водку. Пока что она работала исправно.)

После воссоединения со своим потерянным ребенком он постоянно размышлял о том, что развалившиеся семьи – включая его собственную развалившуюся семью – своего рода аллегории, предвестники более глобального распада, а попытки искать любовь и исцеление – странствие, которое совершаем мы все, а не один безумец Кишот.

Брат создал в телефоне новую заметку: не забыть также развить любовную линию Санчо. Она стала последней в списке, который он начал создавать, как только самолет взлетел. Не забыть видения Санчо – реальность становится все более фантасмагорической. Не забыть про ключ Кишота. Что он открывает? Что может быть внутри? И еще одна: Кишот звучит как “ки” и “шот”, key shot — небольшая порция (shot) кокаина либо героина, которую отмеряют с помощью ключа (key). Брат не знал, пригодится ли это наблюдение в истории его Кишота. Возможно, ему в ней не найдется места. Какое-то время оно будет оставаться заметкой, а потом он вовсе удалит его.

Внезапно самолет начал стремительно терять высоту, он несся вниз, как один из шаров, которые Галилей представлял летящими с Пизанской башни, как рушащийся в шахту лифт, как падающее человеческое тело. Стакан с водкой начал скользить, но Брат успел схватить его. Над головами пассажиров появились оранжевые кислородные маски. Пилот быстро обращался к пассажирам через систему связи, стараясь одновременно успокоить их и рассказать, что делать в чрезвычайной ситуации. В настоящее время нет необходимости надевать кислородные маски. Оставайтесь на своих местах с застегнутыми ремнями безопасности. Это нечто большее, чем турбулентность, но пилот полностью контролирует ситуацию, во всяком случае на этом настаивал голос сверху – звучал он, правда, не очень уверенно. “Боинг 747” накренило, затрясло и резко бросило сначала в одну, потом в другую сторону, словно он двигался по гигантской трассе для слалома. Многими пассажирами овладела паника. Слышались крики и плач. Еще звуки, сопровождающие рвоту. Брат, чей ночной кошмар сбывался наяву, всю жизнь уверенный, что самолеты слишком громоздки, чтобы летать, и одновременно слишком хрупки, чтобы противостоять безграничной мощи стихии, с интересом отметил про себя, что сохраняет спокойствие. Он продолжал потягивать водку. Может ли быть, что он излечился, что его иррациональный страх перед полетами исчез ровно в тот момент, когда пришло время пугаться по-настоящему? Я пишу о конце света, думал он, то есть на самом деле воображаю и описываю смерть. Свою собственную, замаскированную под чью-то еще. Частное тиражируется в масштабах универсального. Я так долго думал об этом, что даже не удивлен. Он поднял стакан и приветственно кивнул ангелу смерти, чья гигантская фигура в черном балахоне, с лысым черепом в складках капюшона виднелась на горизонте – он зажал их самолет в руке и тряс его. Ангел смерти любезно раскланялся с ним в ответ и выпустил самолет из своих рук. “Боинг” тряхнуло в последний раз, и он снова лег на курс.

После этого полет проходил штатно, а пассажирами овладело чувство полуистерического единения. Бортпроводники разносили бесплатное шампанское даже пассажирам эко-номкласса. Брат подозревал, что некоторые пассажиры на высоте мили над землей занимались случайным сексом с незнакомцами в туалетах. Вокруг все больше происходил некий рок-н-ролл. Брат же оставался верен себе: он не спеша допил водку и продолжил размышлять о смерти. Можно сказать, что до сегодняшнего дня он строил вокруг нее свою писательскую карьеру. Ему всегда казалось, что до тех пор, пока один (или несколько) персонажей не начнет ненавидеть другого (или нескольких) настолько сильно, чтобы убить, повествование остается плоским, ненастоящим. Тексты остаются мертвы, если в них нет убийств. Он знал, что другие писатели могут сделать шедевр из сцены чаепития (взять хотя бы Безумного Шляпника у Кэрролла), совместных обедов (миссис Дэллоуэй у Вирджинии Вулф), а если ты джойсовский Леопольд Блум, из целого дня, проведенного в мотаниях по городу в то время, пока твоя жена изменяет тебе дома с другим, но Брату помогала только кровь. Наш век – век крови, а не чая, говорил он себе (а порой и другим).

И вот теперь он летит через океан, чтобы оказаться у смертного одра – или чего-то, что вот-вот может стать смертным одром – тяжело больной женщины, и надеется, что прибудет не слишком поздно для финальной сцены примирения. Сестра была в кулаке у ангела смерти, который никак не согласится выпустить ее. Очень многих, напоминал он себе, в конце жизни ждет смерть, которая есть не преступление, но величайшая из тайн, раскрыть которую каждому предстоит в одиночку.