Филип Хеншер - Дружелюбные

– Замечательно, – сказала Назия. – А это кто устроил?

– Мама ни за что бы не… – начала Бина, и Тинку стал уговаривать ее прекратить. Похороны, в конце концов. Не для того ведь они ехали сюда аж из Англии, чтобы начинать препираться из-за церемонии прощания.

Но Шариф с содроганием понял, кто распорядился установить репродукторы, вопящие с крыши сутры. Те, кто, подобно ему, только что прилетели из Лондона и тут же оттерли Долли от подготовки похорон, убедив ее, что три дня громкого чтения Корана на весь Данмонди – то, чего хотела бы мама в честь своего упокоения. А теперь его догадка подтвердилась: в ворота вышел пухлый, лоснящийся от самодовольства Мафуз – только седее, толще и с целым рядом блестящих зубов, фальшивых, как обещания. Влажный от слюны рот выделялся в длинной густой поседевшей бороде. Широко раскинув руки, он точно хотел обнять всех. Позади него, должно быть, шла Садия: но ее голова была плотно закутана шарфом; виднелось лишь лицо. Бедняжка. Сильно постарела и так тоща, словно много лет не ела досыта. Опустив глаза, она встала поодаль. Бина и Тинку, а потом и Шариф дали себя обнять. Мафуз подошел к Назие. Она собрала вокруг себя детей и посмотрела на него так, что он лишь осторожно приобнял ее.

– Дорогие мои братья и сестры… – У Мафуза был голос курильщика, сиплый и прерывистый, хотя ни от него, ни от его бороды табаком не пахло. – И все же как я рад вас видеть! Хотя вам, конечно, первым делом нужно переодеться.

– А где Долли? – Назия пропустила мимо ушей упрек в том, что они не надели в дорогу белое. – Я хочу видеть Долли.

– Она в доме, – ответил Мафуз, но обращаясь к Шарифу. – Мы с Долли уже поговорили о… будущем. Столько всего нужно уладить.

Но Долли уже спешила к ним в простом белом сари, желая обнять брата и сестру. Шариф и Назия не видели ее десять лет – теперь ей было двадцать. Они быстро обнялись, и Назия повела ее, нежно поддерживая, в дом – знакомить с детьми. В саду хриплыми слащавыми речитативами, нанятыми Мафузом для этого дня, надрывались репродукторы.

– Вчера явились, – быстро шепнула Долли Назие.

Они нашли тихое местечко в знакомой гостиной, которая совсем не изменилась за эти десять лет, за исключением трогательной детали – фотографии близнецов, присланной Назией в прошлом году. Мать поставила снимок в рамочке на буфет, на почетное место рядом с портретом Рафика. Мафуз старался не попадаться на глаза, побаиваясь заходить дальше сочувственных приветствий и притворной братской любви. Однако Садия все еще была на кухне – давала указания.

– Саму сказал, что надо сообщить хотя бы Садие. Мама до последнего ходила в министерство узнать, есть ли что по делу Рафика. И не потерпела бы в своем доме ее мужа. Но Саму совершенно правильно заметил, что, когда умер отец, сообщили обоим, но на похороны не приехал никто. Так что и теперь, подумала я, проблем не будет. Но они явились оба, и прямо с порога… – Долли жестом указала на орущие репродукторы. – …Мафуз начал диктовать, что я должна делать. Не прошло и десяти минут, как он сообщил, что в Англии есть очень хороший человек, который отлично подойдет мне в мужья.

– О, Долли, – сказала Назия. – Даже думать не хочу о том, как Мафуз представляет себе твоего мужа.

– Сказал, что он немного старше меня, но у него очень хороший бизнес, очень уважаемая семья, из Силхета, но очень достойные, верующие люди… Назия, ты же не позволишь мне выйти за такого?

– Ну что ты, – успокоила та. – Не надо тебе никакого жениха от Мафуза.

– Химчистка у них, прачечная самообслуживания – так это, кажется, зовется. Я не видела Мафуза с восьми лет – мне не нужно, чтобы он выбирал за меня.

– Так Самир тебе помог? Это же сын старика Хондкара нам позвонил, верно?

Долли просияла:

– Очень помог – он был так добр! Не знаю, помнишь ли ты его, – он был совсем маленьким, когда вы уехали. Ну, не младше меня, но тем не менее.

– Помню, у Хондкар-нана был сын, пухлячок такой. Он все еще полный?

– Нет-нет, – заверила Долли. – Саму таким уж толстым и не был, а теперь и подавно. Когда это случилось, я выбежала из дома, не зная, куда идти и с кем говорить. За мной побежал Гафур, крича: «Госпожа, госпожа!» Он не мог допустить, чтобы я искала людей на улице. И послал мальчика к Хондкарам, а Саму оказался дома. Не знаю, что бы я без него делала.

– Тетя Долли! – позвала Аиша. Она сидела с близнецами, но забрела послушать взрослые разговоры. На девочке было ослепительно-белое сари. – А когда умерла нани? Во сколько именно?

– Аиша, прошу тебя! – взмолилась Назия. – Это не расследование Фелуды. Не допрашивай бедную добрую тетю Долли.

– Это важно, мама, – настаивала девочка. – Так во сколько?

– Утром, – ответила Долли. – Милая Аиша, ты можешь спрашивать у тети Долли все что угодно. Я так рада снова видеть тебя! Два дня тому назад. Где-то в полдесятого, точно после завтрака. Снизу я услышала какой-то бессвязный звук, который издала мама. Я тут же побежала к ней, но ничего уже нельзя было поделать. Так же, как папа.

– Как папа… – потрясенная этой тайной, пробормотала Назия.

– Просто повалилась на диван. Все случилось так быстро. Я даже не помню последних слов, сказанных бедной мамой. Что-то вроде: «И когда Гафур научится делать тосты…» Он, знаете, вечно их пережаривает и даже не отчищает от пригоревшего. Я сперва решила, что она ищет что-то за спинкой дивана.

Аиша о чем-то раздумывала.

– По английскому времени была половина четвертого? Правильно? Мам?

Назия отмахнулась от вопроса. Что это с Аишей? Раньше она не была такой бестактной.

– Так чем ты хочешь заниматься? Где будешь жить, пока не получишь диплом?

– А, диплом! Я сто лет в университете не была. Его временно закрыли. Говорят, скоро все наладится. А может, и нет.

– Долли, это же неправильно, – сказала Назия. – Чем ты будешь заниматься? А жить где будешь?

– Думаю, все равно поживу тут, – храбро ответила Долли. – Слуг мне не надо, кроме разве что Гафура.

– Ох, Долли… – посочувствовала Назия. – Сестра.

– А куда еще – ну, разве за того человека, которого мне нашел Мафуз. Смотри, к нам пришли.

В дом начали прибывать люди. Молодая пара, возраста Назии и Шарифа. Долли сказала, что это мамин новый дантист с супругой – прежний, Райчадури, был очень славным человеком. Появилась Садия – поприветствовать их, и, недолго помедлив, Долли и Назия обогнали ее, приглашая Аишу идти за ними. Зубной врач узнал новость и пришел выразить соболезнования: он говорил, какой очаровательной и неизменно элегантной была покойница и какая это тяжелая утрата. Скоро гостям предложили чай, сладости и прочее причитающееся, и они остались на полчаса. К тому времени стали стягиваться и другие: чета Хондкар с Самиром, брат Мафуза с женой, поэт, с которым мать была знакома и стихи которого жаловала, и многие другие. Все это время Шариф напряженно ощущал присутствие старшей сестры. Когда уходил ее муж, она оставалась: смело принимала соболезнования, спокойно смотрела им в глаза. Пока мать была жива, она не приезжала. Теперь, когда обстановка в стране изменилась, они с мужем поняли, что могут вернуться и открывать рот. Выглядела Садия очень больной. Разговаривая с чиновником в отставке, знатоком и любителем народного искусства, Шариф не спускал глаз с сестры.