Филип Хеншер - Дружелюбные

– Но, брат, – ответил Саму, – это же культурный релятивизм! Если мы начнем претендовать на мировое первенство в некоторых сферах…

– Это в каких? – вмешалась Долли.

Они с Саму сидели рядом на длинном диване, обитом креповой тканью; девушка вязала сине-зеленую безрукавку со сложным узором, аккуратно разложив на коленях четыре клубка шерсти разных цветов. Поначалу она стеснялась принимать участие, но ее дорогой Саму привлек ее к беседе, и тут он сказал нечто, с чем она никак не могла согласиться: тогда-то она и заговорила прямо как истинная дочь своей матери.

– В кинематографе, например. Никто же не спорит, что бенгальский кинематограф – высшего качества. Даже жюри западных фестивалей это признало, покорно вручая первый приз Сатьяджиту Раю [72] Один из трех индийских кинорежиссеров, неоднократно получавших приз Берлинского кинофестиваля. . Почему не считать произведения Бетховена лучшими среди подобных? Почему не признать, что в своем роде песенка на стихи Тагора равнозначна Девятой симфонии, Торжественной мессе или тому же трио «Эрцгерцог»?

– Возмутительная чушь! – с жаром возразил Шариф. – Твой дед, бабу , сказал бы это, чтобы потрафить англичанину; притворился бы, что восхищается немцем, умершим сто лет назад.

– Ага, но ведь мы говорим не о том, что мы любим по-настоящему, правда?! – вспылил Саму. – Мы говорим о по-настоящему великом. Большая фуга, скажем. Ею принято восхищаться, но считается, что любить ее трудно и сложно. Значит ли это, что Большой фуге можно предпочесть тривиальную популярную песенку?

Им обоим общество Саму ужасно нравилось: Шарифу не меньше, чем Долли. Они еще не прослушали половины пластинок Бетховена, как Саму объявил: уже за полночь, мне пора. Шариф проводил дорогого друга до ворот. Ночь была чудесна, и Саму сказал, что прогуляется по дороге домой. Когда Шариф вернулся в комнату, Долли все еще сидела в кресле. Он отпустил Гафура, хлопотавшего над уборкой, и снова сел.

– Значит, о джентльмене Мафуза нет и речи, – улыбнулся он. – О владельце аптеки?

– А-а! – воскликнула Долли. – Неужели моей сестре настолько нельзя доверять? Нет и речи, да. И никогда не было.

– Но, думаю, нам следует поговорить о Саму. Он отличный парень.

Шариф не без труда озвучил свое предложение. Долли едва слушала. Для нее существовал лишь один мир: тот, в котором они с Саму были вдвоем. Как плохой беллетрист, она могла вообразить исключительно родство душ и прекрасные слова, сказанные друг другу, – без единой мысли о том, где именно это будет.

Время от времени Долли всхлипывала:

– Но за это время он совсем забудет обо мне!

И в глазах ее блестели слезы.

Но старший брат был непреклонен: если Долли оставит образование ради любви, кончится тем, что она обвинит в этом своего мужа. Эта страна (Шарифу пришлось так сказать!) некогда была землей их надежд и чаяний, но теперь она, кажется, пребывает в состоянии необратимого упадка. Кто знает, когда в Дакке будет доступно нормальное образование. Диплом – или Бангладеш. А в Саму никто не сомневается.

– Он не станет ждать, – сказала Долли, сгорбившись на своем краю дивана. – Женится на другой, а мне придется довольствоваться женихом, которого нашел мне Мафуз где-то в Англии. Прошу тебя, брат…

Утром Шариф облачился в лучшую свою одежду: синий пиджак, белую сорочку и пристойный галстук в сдержанных темно-оранжевых тонах, с узором из кругов, и зашел за Самиром. Взяв рикшу, они отправились в сады крепости Лалбагх. Обошли достопримечательность семь раз. Рикша терпеливо дожидался. Клумбы парка пестрели облаками бело-розовых маленьких цветов, а в укромных уголках и нишах старинных стен красного кирпича влюбленные шептали тихие признания. Дружелюбно болтая, точно парочка пожилых джентльменов с тростями, Шариф и Самир прогуливались по парку. Шариф начал с того, что признал похвалы Самира западной традиции и высоте ее притязаний. Тот не остался в долгу и ответил: да, судить произведение искусства следует исключительно в рамках породившей его культуры. Вот, кстати, а самая лучшая рыба – какая? Индийская гильза, карп кои, пабда [73] Плоскорылый сомик. , белый окунь бхетки – выберешь тут. Или же английские палтус, камбала, макрель? Беседа началась вполне добродушно и перетекла на другие темы; купив друг другу по пакету чотпоти [74] Бенгальская уличная еда из картофеля, нута, лука и специй. у уличного торговца, стоявшего у железных ворот крепости, они по-приятельски уселись рядышком на стену. За последний час они превратились в безалаберных и зверски голодных школьников.

На излете того лета Шариф вернулся в Англию с младшей сестрой Долли. Он выдал высшему британскому консульству в Дакке расписку в том, что обязуется обеспечивать ее, а также справку о своих доходах и положении.

После некоторых уговоров Долли согласилась поступить на первый курс Шеффилдского университета. Знания, полученные в Дакке, оказались настолько обрывочными, что пришлось начать заново. Через три года она окончила курс – и лишь по несчастливой случайности не получила высшую оценку. Все это время она жила в гостевой комнате в Хиллсборо и каждые полтора месяца ездила в Кардифф навестить сестру Бину, ее мужа Тинку и их умницу сына Булу. В университете она обзавелась тремя подругами: Фарной и Карен из Лондона и ирландкой Энни с ярко-рыжими волосами.

В 1987 году, спустя месяц после того, как Долли окончила университет, в Англию приехал Саму. Она поехала в аэропорт его встретить. Шариф и Назия отправились с ней для моральной поддержки, но держались поодаль, когда влюбленные здоровались после трехлетней разлуки. Аиша тоже хотела приехать: она закончила первый курс в Оксфорде и отложила на август планы поехать с друзьями в Италию. Но потом было решено, что лучше она посидит с мальчишками.

Каждый по-своему волновался: как-то пройдет эта встреча спустя годы? Но тут из гейта вышел Саму, толкая перед собой на тележке два чемодана: живой, осязаемый, с всклокоченными волосами, в мешковатом голубом пуловере и старом твидовом пиджаке. Сперва он выглядел обеспокоенным, но тут же просиял. Как ни странно, при виде Долли.

В октябре они поженились и поселились в Питерборо. Через год у них родилась дочь. Они назвали ее Камелией. Услышав имя, Шариф рассмеялся; однако, когда сестра сказала, что всегда любила этот цветок, улыбнулся уже про себя, одними губами. Надеюсь, куст в отцовском саду уцелел, добавила она.

На следующий год кузины Аиша и Фанни окончили университет. Фанни – манчестерский: прискорбно плохо, со средним баллом два целых и две десятые. Аиша же отлично: получила высший балл по новейшей истории. Она стала единственной из своей школы, поступившей в Оксбридж в тот год. А теперь собиралась в Кембридж – за степенью магистра, поработав стажером в ООН. Помог ей устроиться друг и коллега Шарифа, профессор права и ближайший сосед Стива Смитерса, Джереми Чен. Аиша провела в Женеве несколько месяцев, с ноября по апрель.