Филип Хеншер - Дружелюбные

На фоне успехов Аиши Назие пришлось утешать свою подругу Салли Моттишхед, когда она задавалась вопросом: что же она натворила, чтобы ее дети стали такими, взглянуть хотя бы на Спайка, а теперь и на близнецов – точно с цепи сорвались; отчего стала такой Саманта; особенно если сравнить с твоей умницей, Назия… Та сочувственно вздохнула. В прошлом году Спайк едва не загремел за решетку. И вряд ли Аиша в эти дни хоть раз вспомнила о Саманте. А ведь когда-то дружили. В награду тем летом они сняли для дочери виллу в Умбрии на две недели. Жалея бедняжку Фанни, они позвали ее с собой. Рекха намеревалась наказать дочь и не пустить ее, но Назия и Аиша настояли. Это были идеальные каникулы. Впоследствии каждый вспоминал не красоту окрестностей и не походы по достопримечательностям, а то, как близнецы решили, что за эти две недели научатся жонглировать. Все дни напролет они торчали на террасе, подбрасывая в воздух один, два, три, а затем и четыре мячика. Впечатляюще.

– Когда вернемся домой, – сказала Назия Шарифу, – начнем подыскивать новый дом.

– А зачем, – удивился он. – Мы переехали всего…

– Десять лет назад! – отрезала Назия. – Я хотела бы дом, в котором можно прожить всю жизнь. Хватит с меня телевизора миссис Селден через стену. Купим большой дом в Ранмуре. Вот где я хочу жить.

Вдвоем они наблюдали за сыновьями, жонглировавшими яркими мячиками. Аиша с Фанни ушли на прогулку – очевидно, подумала Назия, надеясь на встречу с хозяином, итальянским дворянином. Обе – хорошие девочки, но Шарифу она на всякий случай ничего говорить не станет. Погода стояла прекрасная: отличная сухая жара, и по вечерам ужинать на свежем воздухе – сплошное удовольствие. В этой части угодий располагались леса: высокие холмы, поросшие деревьями с густой темной листвой под ярко-голубыми небесами. Запахи итальянского лета в разгаре, стрекотание сверчков в послеполуденном мареве и птичьи трели ранним утром запомнятся Шарифу надолго.

– Я так рад, что мальчишки хотят овладеть ремеслом, – сказал он жене, не соглашаясь с ее предложением, но и не отметая его. – Завалят аттестат зрелости – пойдут в цирк.

– Выпускные экзамены – так это теперь называется, – поправила Назия. – Аттестат зрелости – анахронизм.

Когда умбрийские каникулы подходили к концу, случилось нечто непредвиденное. В субботу поздним вечером они возвращались с ужина в Ассизи (ресторан порекомендовал синьор , как, хихикая, окрестили его Аиша с Фанни). Отчего-то в тот вечер на проселочных дорогах, обычно пустых и темных, то на придорожных стоянках, а то и вовсе на обочинах стояли автомобили. Пару раз в них горел свет, и внутри обнаруживался человек, куривший сигарету, чтобы дым отпугивал комаров. На дорогах никого не было. Они так и не поняли, что заставило тех людей сидеть в машинах в глуши среди лесов в столь поздний час. Добравшись до коттеджа, они пожелали друг другу спокойной ночи и пошли спать.

Часов в шесть утра им пришлось проснуться. Грохот от пальбы стоял такой, что казалось, стреляют прямо в доме. Позже в тот день синьор объяснил им, в чем дело. Начался охотничий сезон, и многие страстные охотники предпочитали переночевать в автомобиле, чтобы начать уже в шесть утра. В этот день случались и многочисленные жертвы: разгоряченные азартом стрелки реагировали на любой шорох в зарослях. Но до разгадки оставалось несколько часов. Шариф и Назия, с содроганием проснувшись от выстрелов, тут же обнялись – от ужаса она издавала сдавленные звуки, точно перепуганный зверек, – и вытащили друг друга из кровати, но куда? Назия не проронила ни звука, но в широко распахнутых ее глазах стоял крик. Прошло пять долгих минут, прежде чем Шариф осознал: это не то место, в котором он последний раз просыпался от выстрелов вблизи дома, и еще через пять минут он смог сказать жене – …нет нет только не теперь прошу нет о нет… – что нет повода думать, будто их это как-то касается. Слишком долго и слишком глубоко внутри ноги помнили, что делать при звуках стрельбы. С 1971 года. В тот день в поросших густым лесом холмах Умбрии, в сорока километрах от Ассизи, они поняли: есть то, чего им не забыть никогда.

Два дня спустя они собрали вещи и отправились в долгий путь до Рима. Все единодушно решили, что каникулы удались на славу. Спустя день после возвращения Назия отправилась к торговцу недвижимостью и расспросила о домах в Ранмуре. Должно быть, умбрийская стрельба поселила в ней жгучее желание укрыться в доме-крепости. За каменной стеной. Бюджет для этого простирался аж до восьмидесяти тысяч фунтов. Через полгода идеальный дом нашелся, и Шариф великодушно согласился на покупку. Сейчас, спустя три месяца после новоселья, дом был приведен в полный порядок. Последним штрихом стала перекраска входной двери. В синий того оттенка, что особенно нравился близнецам: точь-в-точь как полицейская униформа.

С того уик-энда, что Энрико Караччоло провел в обществе индийской девушки и ее семьи, прошло почти четыре месяца. С тех пор они почти не виделись, и в начале июня он вернулся работать над диссертацией в дом родителей с жалюзи, наглухо затворенными из-за жары.

Энрико пребывал в убеждении, что его работа перевернет представления о предмете. Ранний вариант был одобрен научным руководителем еще в университете Катании как весьма оригинальный синтез мыслительных моделей. Нет, он не думал, что простая магистерская работа изменит подход к теме и устроит революцию в умах политиков и ученых всего мира. Вот и подался в Кембридж, чтобы получить степень доктора философии: предполагалось, что докторская диссертация станет более подробным воплощением идей, лишь обозначенных в магистерской. В конце концов, разве не здесь Витгенштейн написал диссертацию, ставшую «Логико-философским трактатом»? И разве не изменила она лицо науки лишь тогда, когда Пьетро Страффа, итальянец, между прочим (самонадеянно подумал Энрико), указал ему на фундаментальную ошибку?

В университете настаивали, чтобы диссертация была вручена лично, да и сам Энрико не особенно доверял итальянской почте. Так что через четыре дня он вернулся в Англию с двумя копиями диссертации в ручной клади. Во время пребывания в Кембридже он попытался встретиться с ученым, который, по его представлениям, сможет лучше всего руководить написанием работы, но доктор Аль-Мактум не ответил на его записку и, когда Энрико наконец сумел до него дозвониться, показался весьма удивленным. К сожалению, встретиться с Энрико в следующие несколько дней ему не удастся.

В своей докторской Энрико применил марксистские модели к глобальным процессам в международных отношениях. В ней он отверг старые концепции «стран первого мира» и «стран третьего мира», колонизаторов и колонии, предложив взамен поделить государства на буржуазные, мелкобуржуазные, государства интеллигенции и страны пролетариата. Роль государств интеллигенции, например Швеции, заключалась в просвещении пролетарских стран (скажем, африканских государств, расположенных к югу от Сахары) до состояния, при котором конец диктатуры буржуазных (США) станет не просто возможностью, но реальностью.