Филип Хеншер - Дружелюбные

Такси остановилось у дома. Лео попросил дождаться его: мол, две минуты. Он вошел, отключил пожарную сигнализацию старым кодом 9389 и поднялся в свою комнату. Весь свой гардероб он привез с собой – и кучка скомканной одежды на углу кровати отправилась прямиком в чемодан. Наверное, и в корзине для грязного белья что-то есть, но тратить на нее время он не станет. Почти сразу же он ушел из дома. Не забыв заново запустить пожарную сигнализацию, обалдев от собственной заботливости и предупредительности. Через дорогу какой-то человек наблюдал за быстрыми перемещениями Лео туда и обратно: как бы невзначай, но пристально поглядывая на него. Может, это вор – присматривается к дому. Неважно. Лео все равно сюда больше не вернется. С матерью он попрощался, а все остальное доделали отец, братья и сестры. Он убрал чемодан в багажник такси. Оставалось еще одно дело, и он велел водителю подождать еще пару минут, мечтая, чтобы хотя бы мать Аиши оказалась дома.

Дверь ему открыл отец девушки:

– Входите, входите. Мы как раз почти пообедали.

Лео прошел за ним по коридору, свернул налево, в столовую. Тиллотсоны держали там пианино, а Назия и Шариф переставили все на свой лад: изменения порой трудно отследить, но обои сменились, комнату выкрасили в простые, чистые цвета.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила его Назия, не вставая из-за стола. – Хотите? Это бирьяни [43] Традиционное блюдо народов Южной Азии: жареное мясо с рисом и различными добавками. , очень вкус-

ное. – И она указала на белую с синим фарфоровую супницу с крышкой.

– Как ваш отец? – спросил Шариф. – Присаживайтесь, присаживайтесь.

Лео отказался: его ждет такси.

– Прекрасно, – ответил он. – По меньшей мере…

– У него такой растерянный вид, – заметил Шариф. – Кажется, вы с ним вообще не разговариваете. Просто уходите, а он говорит и говорит сам с собой.

– Все с ним в порядке. Я хотел сказать, что мне бы надо написать Аише. Думаю, мы…

– Да… – Назия взяла с тарелки куриную кость, обгрызла ее. Отложила, прожевала кусок, проглотила и взглянула на Лео дружелюбно, но без поощрения. – Она вернулась в Кембридж.

– Она уехала до того, как я смог с ней поговорить, – пояснил Лео, садясь. – Я хотел бы с ней общаться.

– Я ей это передам, – сказал Шариф, – но, честно говоря, не уверен, станет ли она общаться с вами. Проще всего…

– Ее родители живут здесь, – светским тоном произнесла Назия, – а ваши – по соседству. Думаю, очень скоро вы снова увидитесь. Вы ведь еще приедете. Очень надеюсь, что постараетесь поладить с отцом.

И тут произошло нечто очень странное. По лестнице послышался топот, и в столовой возник один из близнецов. Тот, которого спас его отец: на шее мальчика все еще красовалась повязка. На Лео он не обратил ни малейшего внимания. Его мать поднялась из-за стола: сын занял ее место, и она поставила перед ним чистую тарелку из стопки на буфете. И стояла рядом, почти как служанка, накладывая ему бирьяни из супницы. Это зрелище причинило Лео боль – ведь его мать совершенно иначе встречала своих детей. Он понял, что зря заявился туда, где так стоят друг за дружку. Решив, что семья Назии и Шарифа похожа на его собственную, он сделал ошибку. Что они вообще делали дома днем во вторник, мальчик и Шариф?

– Я передам вашу просьбу, – повторил Шариф. – Но меня удивит, если она решит написать вам. Вообще-то вам не стоило говорить ей того, что вы сказали тогда. После ее письма. Она очень расстроилась.

Лео почувствовал, что краснеет: именно этих слов он сейчас стыдился, именно за них хотел извиниться. И понятия не имел, что ей вздумалось рассказать об этом отцу.

– Она написала вам глупое письмо, в чем потом раскаивалась, – начал Шариф. – Все мы иногда пишем нелепые письма, и порой, когда человек так раскрывается перед вами, он заслуживает куда большей снисходительности. Неужели так трудно? Думаю, я должен вас поблагодарить – по крайней мере, вы не были настолько легкомысленны, чтобы воспользоваться ее чувствами. Но будь вы… Впрочем, все давно кончено. Она дописывает свою работу. Так, говорите, вы возвращаетесь в Лондон?

Когда Лео прощался, Назия не покинула своего поста возле сына, Шариф тоже не встал, чтобы проводить гостя, – да, похоже, никому из них это и в голову не пришло. Он затворил за собой дверь. Снаружи ожидало такси, и человек, наблюдавший за Лео с той стороны дороги, тоже никуда не делся. Он был высоким и выглядел осунувшимся. Человек что-то крикнул, и, лишь когда Лео сел в машину и велел водителю доставить его на вокзал, слова сложились в его собственное имя – Лео Спинстер… Интонация говорившего сделала его почти неузнаваемым. Интересно, кто следующий пожмет ему руку, чтобы услышать прочувствованное: «Привет, я Лео Спинстер!»? Такси ехало дальше – теперь с переднего сиденья не доносилось ни звука. Счетчик показывал больше двадцати фунтов. Спустя пять минут Лео понял, почему силуэт, маячивший через дорогу, показался ему знакомым. К нему приходил Том Дик. Такой верзила, вымахал почти до двух метров. Что ему понадобилось? Он ведь довольно долго стоял на тротуаре напротив дома родителей Лео. Уже неважно; Лео не собирался это выяснять. Извиняться, пытаться унизить, спорить, оправдываться – да мало ли, что он задумал, – теперь все это останется в прошлой жизни. Такси подъехало к вокзалу; все, что требовалось, – купить билет и убраться отсюда. У него больше нет семьи. Он вернется в Лондон и станет учиться, и постарается заполучить работу. Кровь; уборка; дерьмо; мытье полов шваброй; человек ростом метр шестьдесят с гаком. Часы в автомобиле издавали «тик-так». Он очень хотел приносить пользу.

Всю дорогу до Пензанса Мафузу казалось: что-то застряло в его нижнем белье, завалилось за шиворот рубашки и вот-вот неприлично вывалится на пол. Он не ошибся. Так и случилось. Это оказалось конфетти. В последний момент подбежал новообретенный родственник и со словами: «Поздравляю, брат!» сунул пригоршню ему за шиворот. Мафуз не ожидал такого ни от Науаза, ни от кого-либо еще. Да и вообще – кажется, конфетти осыпают молодоженов, а не кидают его за ворот жениху. Ведь так?

Но Науаз-то все и устроил. Это он решил, что сестре нужен медовый месяц. Он-де слышал об идеальном месте – далеко, почти на краю Англии, – и знает идеальный отель, так что лучше всего Мафузу с молодой женой ехать туда железной дорогой; то есть добраться до Лондона, а там уже без труда сесть на нужный поезд. Науаз, младший брат жены, все еще жил с родителями, а она все еще обращалась с ним как с маленьким мальчиком: что-то шептала ему на ухо, и он заливался смехом. Однако именно Науаз, сидя рядом со своими отцом, дядей и тремя серьезными старшими братьями, осторожно посвящал Мафуза в то, что все остальные участники разговора, должно быть, давно знали. Он все и устроил, громко, чтобы услышала сестра, объявив: будет лучше, если…