Филип Хеншер - Дружелюбные

Вот и под конец, на вокзале Ноттингема, он подскочил к Мафузу, держа в руках что-то вроде пакета хлопьев для завтрака, и сунул конфетти за ворот его новой рубашки. Он никогда еще настолько не приближался к шурину. На его лице, прижавшемся к лицу Мафуза, отражался почти яростный восторг; их бороды соприкоснулись. Обычные пассажиры отвели взгляд. Контролер, прекратив работу, подошел поинтересоваться, все ли в порядке. Но Мафуз сделал шаг назад и со всеми попрощался. Всю дорогу до Лондона, стоило ему шевельнуться, он ощущал влажный комок конфетти. Сидя в вагоне первого класса, он осторожно вытянул подол рубашки из-за брюк и поерзал. И почувствовал, как выпадают на сиденье слипшиеся бумажки. Странно, что Науаз позаимствовал из английских свадебных обычаев именно это.

Ну и конечно, когда поезд прибыл на вокзал Сент-Панкрас, Мафузу пришлось подтолкнуть молодую жену, чтобы вышла первой. Нечего ей видеть кучу слипшихся разноцветных бумажек, похожих на экскременты крупного животного.

– Что случилось, муж мой? – спросила она, но он лишь велел ей не останавливаться. Никто не заметил: в это время, да еще в будний день, в вагоне первого класса они были единственными пассажирами. В такси, на котором настоял Науаз, чтобы перевезти сестру с одного лондонского вокзала на другой, Мафуз обнаружил, что избавился не от всех конфетти – разноцветные бумажки застряли в волосах на его плечах под рубашкой. Это открытие он сделал, когда они снова расположились на скамейке в ожидании поезда. На сей раз в Паддингтоне. Чемоданы поставили рядом с собой, и молодая достала

коробку с бутербродами и термос с чаем. Дорожные бутерброды вышли отменными – настоящее пиршество: умение угадывать его вкусы и угождать им понравилось Мафузу в жене раньше всего прочего. Но сейчас он ощущал только комок отсыревших, страшно мешающих конфетти. «Вот вам и английская свадьба», – подумал он в двух часах езды от Лондона.

– Смотри! – воскликнула она.

– Что?

– Такие красивые, маленькие. Овечки.

Слева по ходу поезда поля были усыпаны овечьими стадами, а поодаль, на холмах, высилось каменное здание – большое, квадратное.

– Да, – ответил Мафуз.

– И малыши, смотри, – черные овечки и их ягнята. Смотри, муж мой, они тоже черные!

– Да, – повторил он, но тут же понял, что этого явно недостаточно. – Ты разве раньше не видела черных овец?

– Видела… ну да, но… – Будто вспомнив какие-то наставления, она опустила голову.

– У черных овец рождаются черные ягнята, – сказал Мафуз. – Такова их природа.

Она снова уставилась в окно. Блестящими от любопытства глазами. Может быть, редко выезжала из Ноттингема. На примере своих сына Айюба и дочери Алии Мафуз знал, что для школьников организуют загородные поездки. Очень скоро он сможет спросить у жены, ездила ли с однокашниками за город она. Ему пришло в голову, что надо бы попросить Садию поговорить с юной женщиной по душам. Мысль об этом причинила ему боль. И он счел моральным долгом принять эту боль до конца, снова и снова повторяя про себя: я должен просить первую жену поговорить со второй женой; первую жену, которая умерла год назад. Садию.

– О… – протянула вторая жена. И осеклась.

Но ей нечего было опасаться. Мафуз любил Садию и собирался с такой же любовью относиться ко второй жене. Быть с ней таким же ласковым. Он полюбит звук ее голоса и станет с интересом слушать, что она говорит. Сейчас она хотела что-то сказать про вид из окна. Река становилась шире: показались илистые отмели и болотные птицы: яркое полуденное солнце превращало бледно-коричневые лужицы стоячей воды в блестящий металл. Дальняя сторона реки стремительно удалялась от них: скопление белых домиков и отвесный утес удивительного красного цвета. Плоская равнина воды, ила и света вызвала в памяти пейзажи его детства и долгие поездки из города к широким рекам и зеленым равнинам.

– Кажется, это дельта, – ласково сказал он новоиспеченной жене. – Ближе к морю река становится шире. Растекается и выходит из берегов.

– Так мы уже у моря? – спросила она.

– Нет, совсем нет, – ответил Мафуз. И улыбнулся. – Дельта может быть огромной и растянуться на много километров. Я не знаю, сколько отсюда до моря.

Впрочем, драма здешнего народа оказалась меньше, чем того, о котором он неотступно размышлял: в это время поезд резко повернул вправо – и вот оно, море. О его близости возвестили хриплые крики морских птиц – их было слышно из окна поезда – и радостный паровозный гудок. Далеко-далеко отчетливая прямая горизонта отделяла зеленоватую голубизну воды и синюю густоту неба. Где-то там маячило грузовое судно. Что оно делало – медленно уплывало в мир или, напротив, возвращалось оттуда? А может, просто балансировало в своей стихии, как парит в воздухе привязанный аэростат? Здесь начинался мир – и ему не видно было конца и края. Они, такие крошечные, прокладывали себе маршрут между морем и скалами, поросшими зеленью. На узеньком пляже расположились семьи: у детей – яркие ведерки и совочки, точно на картинках из старых книг.

– Там, куда мы едем, еще красивее, – пообещал Мафуз молодой жене. – И да, я ошибся. Мы у моря. – Он знал: она хотела об этом спросить, но сдержалась. Жена уставилась на стол, но в глазах промелькнула затаенная радость.

Напротив сидела пара: англичане, «белые люди». Было похоже, что они едут к морю не впервые. Сидят очень прямо: он читает газету, она – книгу в мягкой обложке. Худые и неприметные, с седыми волосами, одинаково торчащими надо лбом. Постепенно из семейной пары они превратились в близнецов. Та самая разновидность англичан, которой Мафуз старался не бояться: хозяева этой земли. «Наверное, сели в Эксетере», – подумал он. Муж взглянул на Мафуза и его жену и стал тщательно сверяться с билетами. Его супруга не смотрела на них настолько старательно, что это стало заметно. Мафуз не видел ни одной причины быть с ними недружелюбным.

– Какой прекрасный вид, – веско, с улыбкой произнес Мафуз, слегка подавшись в проход.

– В самом деле… – сказал мужчина, опуская газету и коротко, кисло улыбнувшись, обнажив длинные желтые зубы. Его супруга не подавала признаков того, что услышала эти слова: лишь внимательнее уставилась на страницу и крепче вцепилась в книгу.

– Здесь чудесные места, – продолжал Мафуз. – И море. Какое же оно красивое!

– Рад, что вам понравилось, – ответил мужчина тоном, ясно дававшим понять: больше он не скажет ни слова, – и снова прикрылся газетой. Мафуз попытался – и получил тот же ответ, что от многих других англичан. Обернувшись, он улыбнулся молодой жене, а она ласково коснулась его руки своей, в черной шелковой перчатке. Ее глаза сияли так, точно ничего не случилось и она совсем не заметила, что их игнорируют. Или уже привыкла к подобному отношению и совершенно не переживала. Пожилому англичанину и его молчаливой, внушающей страх супруге была протянута рука дружбы – но они пренебрегли ею. Нежелание узнавать новое легко понять – если они и впрямь из Эксетера, то молодая женщина с лицом, полностью скрытым чадрой, почти наверняка оказалась им в диковинку.