Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Не хочу, ну и что дальше?

Схватился за стол, дернул в мою сторону.

— Соловей, блядь!

Гордо повернулся, отплыл, полизывая мороженое.

Женя:

— Самое интересное, что, мне кажется, они недопонимают, что это я сам своими руками, у меня нет папы такого, который… А Загарян приехал только вчера, и уже известно, что он останется в учебке. По каким таким данным?.. И вот еще, им почему-то кажется, что кистью работать очень легко, в мильон раз легче, чем кирпичи таскать…

Еще одного человека пригнали к нам в часть из мирской суеты. Армянин, москвич.

— Вот в шахматы когда играешь, время летит…

— Да-а, и когда очко чистишь, оно тоже летит, хлюпает прямо… хлюп!.. хлюп!

Так вот, мы с ним сели играть в шахматы. У него второй разряд, но я совсем не об этом. Вот история, как он попал в армию.

Назовем его Вардик. Вардик три года проучился с грехом пополам в текстильном институте. Поступление его туда не составило особого труда для его папы — замначальника главка метростроя.

Учился Вардик соответственно материальным возможностям своего папы. Естественно, водились у Вардика (а, черт, с маленькой, так с маленькой!) не только деньги в карманах, но и друзья в квартирах и, конечно, девицы… О! Московские компании, московские девицы! Сколько необузданной нравственной силы накапливается подчас в их омутах!

— Товарищ курсант, сведите меня в штаб. В Москву позвонить брату.

— О-х-х, ну ладно, щас, пошли.

Продолжим… Встала наконец Вардику поперек горла летняя экзаменационная сессия. Ну куды от нее денешься, хоть в омут головой!

Лейтенант Мартынов (на занятиях) :

— Я что сказал?

— Не знаю я, что вы сказали.

— Я что сказал, что ты шлангуешь. Садитесь… В шланги произведу.

— Я не шланг.

— Чего-о? А кто же ты, как не шланг? Как ругаться, так у него горло не болит трехаршинным… А как на занятиях отвечать, понимаешь, на хитрую жопу… Садитесь…

(Воспитывает.)

— Фомкин, и ходил ты на танцы не один, не два, а восемь, девять!

— Впятером, товарищ лейтенант.

— Ну, впятером…

— Я один остался, четырех посадили. Статья сто семнадцатая.

— Смотри, Фомкин, тебе жить.

— Так точно.

— А то смотри, Фомкин, тебе жить, как бы не оказаться в пролете.

— Есть смотреть, товарищ лейтенант!

Женя:

— Ты понимаешь, я не могу! Во мне столько гноя скопилось. Единственная палитра, краска единственная, что ли, — это сажа! Сажа, понимаешь?..

Итак, Вардик…

— Ты понимаешь, она с пятнадцатого этажа бросилась из-за меня!

— Как?!

— Ну, понимаешь, мы все пьяные были в дупель-дугу… Мы так собрались шесть на шесть, нет, то есть нас пять мужиков, а их, баб, семь. Ну вот, там была одна молоденькая девчушка. Я с ней в ванную пошел. А эта… Ей уже двадцать пять, она в Киевской прокуратуре работала. Хорошая была. Денег когда у меня не было или что еще, она всегда… Ну, я когда вышел из ванной… Пьяный, понимаешь? Она меня на балкон затащила. Я сейчас выброшусь, говорит. А я говорю: ну чего ты меня шугаешь, выбрасывайся. Не верю, конечно. Она и выбросилась…

27.07.80.

Из лекции полковника Белякова (добродушный пузан) :

— Вера! Вера в справедливость, в правоту нашего дела, в командиров… Идейность помогает подавлять чувства и эмоции… (Беляков мужик добрый, басовитый, дородный. Гаркнуть может, как и подобает. Узко посаженные глаза, мордастый.) …нельзя давать чувствам завести себя туда, где они кончаются. Вы понимаете, как здорово говорит наша военная психология? A-а?! У некоторых, понимаете ли, появляется ржавчинка скептицизма. Вы поймите, служба — это труд! Это огромный повседневный труд и, прежде всего, приказ, но зато через два года мы что видим? Мы видим воина! Здесь мы живем в соцобщежитии. В казарме. Здесь ты начнешь ценить время, ценить минуту…

Присяга! Дополнительный набор принимает присягу! Неужели… Да-а! Пустили родителей.

Плачет, плачет бабулька…

— Где Лаптев?

Ой! Захлопала вдруг! Нельзя, нельзя. Ладошки у груди.

Ветер, ветер по косынкам, юбкам. По сердцу…

Руку девчонка к щеке. Ой… ой… ой…

Присяга…

На этом мое полуторанедельное начальствование заканчивается.

В итоге? В итоге я понял, во-первых, как трудно удерживаться от приказного жлобствования, получив даже такую маленькую власть над людьми, как была у меня, а во-вторых, а во-вторых, увольте меня от командирства, и вообще увольте меня!

Идет распределение, волнительное решение судеб.

— Я был седьмой. Меня вернули. Вместо меня Капусткин, да, у него дядя полковник в генштабе.

— Да, ведь там устроится писарем…

— Писарем, хуисарем. Без тебя там и так писарей хватает!

— Ну вот, вы нам напишите, только не врите.

— Да мы вам напишем. Мы всей учебке напишем общее письмо.

Лес. Каждый просветик между деревьями — синь.

Сержант Сандраков:

— …вся любовь моего отца ко мне выражалась в хлопаньи ремнем по голой заднице и в кружке пива, которую он мне дал в три года…

А между прочим не было ни одного курсанта, чтобы сержанту не подложил свинью, пусть даже маленькую. И вот думаешь, зачем все это?

А здесь у нас, в учебке, считай все избаловались — баловни судьбы армейской.

Во какая бабочка красивая. У-у-у-у!

Армия — это среда для воспитания, короче, в армии умнеют умные!

Но я старался не избаловать себя. В какой-то мере мне это удалось.

Лес (и даже комары) притих, словно слушает нас. Шепчет верхушками, как реагирует.

01.08.80.

Двое играют в шахматы, замысливают ловушки, комбинации — им покойно сейчас сидеть на обитых красным кожзаменителем стульях-креслах ленинской комнаты. Отдыхает уставшее от работы тело. Время быстрей идет, и мозг хоть чем-то…

Ужин.

— Горячий чай?

— Угу. Как свиньи жрем. Я уже с немытыми руками вторую неделю.

— Ха-ха-ха-ха-ха!

02.08.80.

И тянется, тянется, тянется время. Разматывается бесконечная катушка. Запутывается нитка, и уже многое не помню я из того, что было даже совсем недавно, совсем недавно…

Казарма — серое существо.

— Стро-о-оиться!

Казарма — голое существо.

К фантасмагории:

— поведение комара поразило меня. Он был из тех громадных, которые мечутся по летним стенам.

Похож на грустного, изящного аиста-мыслителя… на ангела… Я ослабил пальцы, сжимающие его тонюсенькую лапку и… Серафим исчез!..

Я представляю:

— зеленоватое, чуть салатовое ночное небо. Клац набитых каблуков. Мерно, под счет заавтоматившегося офицерика, движутся мундиры. И нескончаемо это страшное действо. Нервной чередой следуют команды, и мундиры безропотно и точно выполняют их…

Ночь. Прожектор трехглавым драконом

Вытаращился на плац,

Строй деревьев, черные кроны,

С них стая тревожным стоном

Протяжная взорвалась.