Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Как пилка, да? Словно перепилить что-то хочет, да?

— Это ж, знаешь, какая малая, а вишь, небо пилит… в полворобья.

Собака рыжая, добродушная, вглядывающаяся в человека, бегущая за каждым, кто поманит, улыбчивая, жаждущая игры, на все реагирующая. Сейчас (сдаю дежурство) вышел перекурить на крыльцо с Серегой Головченко… Идут двое с автороты, и пес бежит за ними, переваливаясь с лапы на лапу, протиснулся к нашим ногам… пасть разинул, дышит, ждет игры. Это он спал в снегу как-то ночью… теперь спит в траве… свернется калачиком, голову ткнет в пузо… Большой любитель строевых построений и всяческих маршей. Бич офицеров… радость солдатам… Псина. Побежал за кем-то. Лапа… За ним наблюдать… Удивляет радость жизни в нем. Всему радуется. И жмется, ластится к людям — рассекает каждого с полдвижения — каждый оттенок… И все выражается на мордахе. Рыжий бродяга… так и буду звать. Интересно, что стало с семейкой фарфоровых кошечек?.. Очень редко лает… Наша дистрофичная серенькая замарашка Лариска и этот рыжий пес — никакого сравнения. Одна полностью лишена воли и действия. Боится пространства, ленива и боязлива — робость в каждом движении, постепенно в ней атрофировались даже инстинкты. Другой — хозяин, все знает, везде бывает, всегда сыт, добродушен и ласков к людям и миру — его хочется мять и целовать в ушко, в лыбящуюся морду. Лариска постепенно становится омерзительна нам всем… Пищу ей уж не носят… Наряд сдал.

Клуб. Партшкола. Похоть. Дождь льет. 05.05.81.

Дрожливое легонькое ситцевое платье облегает фигурку уборщицы — курносенькой, стройной, молодой, лет двадцати пяти. Милашка, кисонька из угла, где он сидит и читает «Иностранку». Ее сынишка с печальным лицом… Она заговорила… Вульгарный хрипловатый голос. Такая отошьет по-мужски, а он уж было начал «клеить» ее глазами… Надеяться нечего на «это» — в клубе негде… Остановись, похотливая скотина! Она энергично трет пол тряпкою. Влекущая поза. Платье натягивается, и проступают бедра, таз… Боже, какая она тощая! Такие горячатся в постели, как девчонки, и нахальны, как бляди. Я хочу ее. По-моему, она не просто так столь долго возится здесь с тряпкой… словно демонстрирует себя… И он представляет!..

Голова кружится, и замирает сладким страхом сердце… Вот он насилует ее. Сзади подкрался, дверь закрыл; перед тем ребенка подтолкнул в коридор. В клубе никого… В городке никого… Она… Он… Она еще не поняла. Он сзади — платье резко вздернул вверх, к грудям, и сильно прижал к себе. Она бьется, кричит. Услышать никто не может… «Дурочка!» — говорит ей, возбуждая, в ухо. Она царапается. Он прорывается к поцелую, одной рукой схватив за волосы… короткая стрижка… птичья шейка… другой стягивает трусы. Она уж не сопротивляется… нет. О! Она сама ногами помогает ему! Боже! Ее мокрые руки пробрались к нему на живот. Ему расстегивают брюки… стянули… Боже! Голое тело к телу прижать!..

Ночь с 5-го на 6-е 05.81.

Ночь. Иду с доклада. Прошел дождь. Тепло, свежо. С крыш — капли. Почки на тополях. Пупырышки — нежные столбики. Нет. Нет, уже поползли, повылезали из них светло-зеленые ростки. Березка молодая. Взял в кулак тонкую ветку с веточками — как жесткие мокрые волосы, тени размазаны, перепутаны. Асфальт мокрый, черный. Моя тень длинная с пилоткой еще чернее.

Сегодня, возможно, будет драка. В бытовке свет. Двое азербайджанцев из пятой. Сегодня один из них, здоровенный, измывался над Титовым — по лицу ладонью шлепал нагло, скинул пилотку в грязь, отфутболил. Я вступился. Вначале по-дружески:

— Ну ладно, хватит. Что ты над ним издеваешься?! Видишь, что он безответен…

Вот сейчас задумался, долго на него смотрел. Он чего-то там улыбается, курит… Ну-ка проверю!.. Тьфу, помешал Петушок… Вкрался. Откуда он? Как мы его не заметили, бля?! Вошел тихонько так…

— Ильин, чего это они у тебя курят?

— Кто курит, товарищ капитан?

— Я вижу, кто курит… Чего ты куришь здесь? А ты чего смотришь! Сидишь, спишь над шапкой. «Тумбочку» оставляют. Чтоб дневальный у «тумбочки» стоял постоянно! Или сам становись.

Ушли азербайджанцы. Стаяла драка.

Звонил Бартману. Тот весь в кризисах, упадках — желе… раздражает.

Петушок орет на кого-то в спальне. Дневальный трет Машкой побрызганный из таза пеной коридорный кафель. Запах стирального мыла…

— Ильин, посчитай людей по головам. Сколько есть — мне доложишь. Иди считай! Иди считай! Иди считай!

Зае… Шипилявка! Считаю…

Порезанное мыло похоже на высохшие обрезки сыра. Посмотрел и вспомнил бабушку… как она любила кусочек уже откусанного разок-два черного хлеба с маслом и сыром — в блюдечко и — в буфет… а в обед обязательно скушает.

Из письма Чехова Горькому: «Когда на какое-нибудь действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация». (3 января 1899 г.)

Во-первых, мне надо сейчас, вот именно сейчас, успокоиться. Что происходит в батарее?.. Террор. В окне Резо с приемником. Улыбается… он затих — дембель на носу. Писать трудно сейчас — не формулируется… Ну вот — Даня Семембаев… Поговорим:

— Что происходит в батарее?

Резко, напряженно, скороговоркой:

— Я не понимаю, не понимаю, кто кого ебет? Кто чего добивается? Только один постоянный у нас разговор — «выебу, выебу, надо выебать» (читает письмо) . Ох, еб твою мать — у нас уж трава выше колена!

— Вот смотри, сегодня он собрал призыв ноября семьдесят девятого… Зачем?

— Не знаю.

— Эльдар, давай поговорим.

— О чем, о чем ты хочешь говорить? Ты что, следователь?!

Я спокоен, спокоен…

07.05.81.

Голова:

— Я хочу выйти на белый свет, просто выйти, вот так вот на великий — великий, наш прекрасный белый свет, открытый со всех сторон мне!..

Пиши, Никита, пиши. У меня щас такое состояние, словно я вознесся!.. А вот то, что вы сказали, ребята: «хорошая компания, квартира, водка, женщина» — это то, от чего я стремглав убежал… Я щас сразу захотел во много-много мест — там, где меня нету щас… Крым!.. Щас, ребята, сезон! Сезон! Щас… В Ялте че деется!..

Курим у клуба под окном, где я слушал год назад дождь… Я, Вешкин, Голова:

— А Вовка всю жизнь, дурак, прогоняется за ложной, за ложной, за ложной штукой… И пройдете мимо главного, и не заметите его, а может даже, и раздавите ногой… Ох! Как я заживу, мужики! Я уже просто буду знать, твердо знать — что мне ценить, а что ерунда. Вообще, я собираюсь для себя заново открывать все, потому что я уже скоро пойму что-то большое, очень большое, и, уже с точки зрения этого большого, я заново открою мир…

Вместо партшколы. Библиотекарша… 07.05.81.

Малиновое пальто, зеленые сапоги, короткая стрижка с челкой, крашеная. Встряхивает головой… энергичная и вездесущая мадам…