Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

Ваня Балабанык, Годовиков (он приехал из Копияра — выслали за пьянку) — общество по установлению контакта с летающими тарелками.

Ваня Балабанык:

— Все, сегодня ночью берем шинели и на крышу.

Годовиков:

— Ну а как с ними вступить-то в этот контакт, че говорить? Они ответят, что ли? Как они знать-то дадут?

Ваня Балабанык:

— Все, бля! Скажу им: «В пизду! Забирайте меня отсюда с Земли!»

Годовиков:

— Еще бы — там иноземцем будешь: и бабы и водка — все тебе там.

— Водки там нет.

— Хуй с ней, с водкой!

— А Танька как твоя?

— Да хуй с ней, я себе там инопланетяночку найду…

Юрок Годовиков:

— Ну, возможен вариант, что даже можно с ними поговорить, да?

— Конечно!

— Главное не растеряться, да?

— Конечно!

— А если они не скажут ни хуя, а только покажут?

— Они тебе все покажут, а потом кокнут, на хуй, и всё — пакет целлофановый набросят, и с неба оттудова, на хуй, скинут; пока долетишь, растворишься… и все. Я тебе говорю. Я б тогда на все хуй забил, на все: на родителей, на Таньку, я б себе там шалашовучку нашел… Схотел бы повеситься, а там ни одного дерева нету… и все! — вешайся как хочешь. (Га-га-га!) Я б ничего не хотел — ни денег, ничего — только б, чтоб там жить.

— Ты ж там никого не знаешь, Вань?

— Я б познакомился, ебт. Я в армию пришел, кого из солдат знал? Я щас всех знаю… Смылся бы… Хуйль! Работать не надо, летай на этой тарелке, и все — спирт, вино, водка. Все выйдет. Вся их информация влезет — жену хорошо драть буду. Все влезет. Нет, интересно… Долгова бы они вчера захватили? Нет, Долгова (Га-га-га!) … Здесь «губа», дембель, Петух… А он там.

— Га-га-га!

— А если они как пауки, Вань?

— Точно не без этого… Разговаривал бы с этими пауками… что б сказали делать, я б то делал.

— Скучно было бы!

— Ну и что, пускай, но зато жил бы — свободный человек… Вот я на гауптвахте жил — свободный человек — ни хуя тебя не волнует… Пускай изучают всего… я не боюсь, хрен с ними.

— А че ты их так полюбил, Вань?

— Нет, по рассказам, знаешь, по рассказам, ебт.

Раскинули на траве шинель, распластались, сапоги скинули, по пояс разделись… загораем… Колко и чудно ходить по траве босиком. Синичка квочет. Ситцевые, желтые в солнце листочки, и большие черные муравьи бегают по пузу.

— Вот ты говоришь, конец… вот этой вселенной, что значит — конец? Стенка?

— Нет!.. Нету конца ей.

— Ну как нету, как нету, Никит?

— Ну вот так… Нет!

— Нет? Ну и не надо…

Мончук:

— Никит, слышь, Скакунов, помощник дежурного, мне рассказывал, что это такое — отражение в атмосфере взлета на Байконуре…

Ветер шевелит, треплет тени по траве и шумит в ветвях.

С тополей сыпятся сухие сережки.

Поговорки у Ракитянского: «Хуже денег» и «Ты молодец, парень».

16.05.81.

С утра по тревоге ушли на объект. День, ветер, губы потрескались, черные руки, обед… столы на улице. Ссора из-за куска хлеба. Здесь же Нагиев тащит полбуханки своим (потерял листочек с 13-м числом) … Сильный ветер гоняет по асфальту песочные воронки-смерчи.

Бесшумный взволнованный гомон травинок.

Балабанык ветеранит Попова — заставляет мыть ему котелок. Знает, падла, кого тиранить.

Тоска.

Настырно гаркает грач. Все раздражает.

Над всем в огромном чистом синем небе шарит лучами, ввинчиваясь в воздух, негреющее солнце.

Все потревожено, сдвинуто, сбито,

Не получается счастья,

Истина скрыта,

Калитка открыта

В ненастье.

Двое в шинелях борются на траве беззвучно, только дышат тяжело… похоже на драку.

— Никита, Никита, строиться!

Словно за ниточку меня на землю… Черт вас всех возьми!

18.05.81.

Идет третий день учений. Руки, как у таджика. Живу, не моясь, на объекте.

Сафаралиев привез Эйзенштейна — четвертый том, — читаю. Линия красоты: «S», «Исследование о красоте» Хогардт… или «Анализ красоты», 1958 года издание.

Ветра нет, мыслей тоже — состояние безликой и равнодушной амфибии… Зато покойно… и быстро время идет.

Зачехляю «изделия», готовлю и выдаю прицепы. Шинель в солидоле, губы потрескались. Спим в пошивочной на чехлах. Ссор нет. Тоска. Объелся лесом, небом, ветром, пылью, травой. Хочу в город к людям и книгам, к театрам. В метро хочу! НАДОЕЛО! Хочу дымом дышать, пиво пить! Или дайте мне одиночества и тишины, долгоиграющей тишины.

Дракончик сидит на дереве и свистит под синичку… издевается. Ух-х, гадина! Камнем запустил в него… Ах! Боже мой! Чуть не попал! Сердце екнуло… Свист оборвался… Баском:

— Удушу! (И харкнул) Га-га-га!.. Никита, а в Венеции-то сейчас на Площади святого Марка голуби гу́лят…

— Там нет голубей, там сыро…

Здесь тоже нет голубей. Здесь — лес.

К ГОЛУБЯМ ХОЧУ.

Азербайджанцы чехлы привезли. Корявые их голоса. Буквы словно спотыкаются.

Противно, уйду.

День. Солнце жарит так, что даже блеск у травы высох…

Сижу на земле и смотрю, как колеблются травинки. Человек не прожил бы дня так, откликаясь на каждое дуновение. Откинулся на спину, зажмурился — солнце печет. Сел… золотистые решеточки-блики плавают перед глазами.

Петушок по струнке перед проверяющим (мордастым, словно засыпающим на ходу) — кажется, коснуться его, и запоет «аллилуйя».

Солнце ушло в тучу — обезлучилось, словно побрилось наголо…

Какие красивые листья. Лазурь неба — и они трепещут. Осень! Дождаться только осени!..

Гудело… бежали, расчехляли, глотали пыль. Песок на зубах. Страшно раздражаюсь я во время работы, пухну злостью. Тупые пыльные морды тягачей, клювы брезентовые ракет и… прицепы — изысканные зеленые чудовища.

— Как я щас муху мучил. Я ее сжег, и мне ее стало жалко…

Опять столкновение с Абиевым…

И во всем: в каждом слове, в каждом взгляде, движении, листике, пылинке — СКУКА.

Вечер. И нет заката, и нет ветра. Оранжевый круг солнца — неподвижность…

Зеленый майский пух, стволы берез. Мотылек. Свежесть, вечерняя прохлада.

«Душа раскрывается простору…» — откуда это?.. Неважно… точно… Тьфу ты, елки-палки! Это ж луна!..

Сижу на табуретке среди деревьев. Деревья — пришли словно… Расположились тихо — один листочек дрожит, хочет сорваться с ветки, с ума сошел, что с ним?

Луна всегда прячется за листву…

19.05.81.

С утра муравьи такие вялые…

Пробуждение… завтрак. Светящиеся желтоватые утренние травинки.

— Так, давайте строиться!

День начался.

Весь день загорал…

Опять ко мне приходит мельчайшая мельтешня мусора на асфальте, стрекот бумажки, скрип двери на ветру, дрожание травинки, мошка, ниточка, пылинка.

Идет работа, работаем лениво… с отвращением и с нервами. А время движется, движется, движется конвейер жизни — неостановимо…

Громадная луна. Юрок Долгов забился от всех в машину. Слушает приемник…