Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Слушай, до каких пор подсолнухи могут расти?

— Выше они уже не будут.

— Будут.

— Еще выше?

— А я, между прочим, Никит, ни хуя не испугался. У меня же сработал инстинкт самосохранения. Потому что я сразу понял, что это, этот мудак… Дикий случай.

— Нет, вообще, бедный Андрюха, день поработал, создал шкаф, лег отдохнуть, приходит мудак Бутц, хватает за горло и тащит.

— Вот так вот, Гриш, понял?

— А ты, сука, спишь, блядь! «Дедушку» там, можно сказать, убивают, а ты спишь! Над Никитой я уссываюсь. Вскочил с кровати: «Андрюш, что такое, что такое, Андрюш!» Ха-ха-ха. Нам сегодня надо двери сделать. И все, со шкафом пора кончать, надоели уже.

Перекуриваем в селикагельной. Работка. Напильничий скрежет, стружка, мухи, повизгиванье пилки.

— Гриша, ты можешь мыть окна?

— Мо-огу-у…

Гриша скребет окно.

Андрюха (зеркало) :

— Видишь, синяк какой. Скотина… Опять, что ли, усы отрастить?.. Что-то мне понравились усы. Что ты ржешь, Гриша, а, довольный, бля, чего-то, плакать надо, Гриша-а! Иди сначала на улицу, там процарапай все, — ушел. — Ну надо же быть таким дураком, я удивляюсь. Хорошо я не испугался. А если б мне что-нибудь кошмарное снилось, мудак, бля. Я ему говорю: «Я тебе не скотина, ясно тебе?» Не, действительно со мной два раза уже так по-скотски обращались. Не, ну представляешь, так сладко спал, че-то только ни снилось: какая-то девушка очень красивая. И вдруг тебя стаскивают с кровати и начинают мять. Я никаких мух не чувствовал, они жужжали, мне даже приятно было… Вот не помню, кто такая. На меня она сильное впечатление произвела. Взял шинель, постелил в верхнем парке, потом ее привел, и тут Бутц. Вот молодец, Гриш, так продолжай.

— Между прочим, он от этого наслаждение получает.

— Конечно, скотина! Ебанутое создание! Я его возненавидел, бля, суку. Он это понял, кажется, и пожалел, сука. Службист ебаный. Мир не без добрых людей. Бля, вот странно, я даже ничего не почувствовал, кроме злобы. Ни испуга — ничего. Я слышал свой крик, и какой-то он был женский тоже… Трус… Бля, я хотел ему въебать, бля, но подумал о последствиях.

Прапорщик Стан (по поводу) :

— Не-ет, вообще-то если только меня так разбудить, я ж вздрагиваю ночью. Так сплю, как мышонок, — не хриплю, не храплю. Но если вот так разбудить, могу напугать, бля. И вот когда на новом месте токо вот засыпаешь, вых, бля, кажется, что с кровати падаю, особенно если на низком, на раскладушке. Вздрагиваю, и пиздец, бля. Моя пугается. Проблема.

— Андрюш, если б ты вдруг встретил самого себя, ты бы дружил с ним?

— Не знаю.

— Ну подумай, Андрюш.

— Гриш, ты играл в дочки-матери на деньги?

— Не-ет. Не играл. А почему я должен играть?

— Дурак ты, Гриша. Гришя-я.

Высокая власть — это свобода проявления. Здесь почему столько мудаков? Нет, они здесь не развиваются, они здесь проявляются. Он прикажет тебе: «Слушай меня!» И будешь слушать. На вытяжку слушать будешь. И поддакивать, и подхохатывать, подвздрагивать и подпевать, и подвизгивать. Ну, может быть, не будешь. Человек армейский — человек, истину постигший уже, на все вопросы себе уже ответивший. Паче и вопросов-то особенных и не имелось. Человек, дошедший в развитии своем до пределов, до абсолюта своеобразного. А хуй с ним — надо чай допить — ужин.

— Гриш, тебе наша жизнь такой не кажется?

— Ну кажется немного.

— Ну а в чем конкретно?

— Ну так и знал, что вы мне этот вопрос зададите.

— Ну скажи, в чем, Гриша?

— Ну чего говорить, вы сами знаете.

— Ну так в чем, Гриша?

— В чем-в чем… Знаете ж все равно.

— Ну интересно, Гриш.

— Ну что интересно, что это — допрос с пристрастием, что ли?

— Ну подумай, скажи, Гриш.

— Ну чего «подумай»!

Думает.

— Ну! Ты не знаешь, чего говорить, или не хочешь?

— Не знаю, чего говорить.

— Плёхо-плёхо, очень плёхо.

— Ну а ты можешь сказать, в чем выражается страшность?

— Я ж те говорю, со стороны видней!

— Не, Григорий, ну ты просто попробуй разобраться в своих ощущениях. Ну-ну, Гриш, так не высидишь. Ты начни говорить, и тебе придут слова.

— Ну чего говорить тут, господи?! (Гриша говорит, словно отбивается от мошкары чуждых слов…)

Так ничего и не вытянули. И тогда я обрушился на него с монологом о Грише и нас, о вечном и бесконечном, о Боге и вселенной. И они слушали меня.

«Бытие мира состоит в том, чтобы иметь момент бытия, но — снимать этот свой разрыв, раздвоение с Богом, возвращаться к своему истоку, вступать в отношения духа, любви».

Гегель «Мир».

Андрей:

— Вот я в людях стал лучше разбираться здесь. Я чего убедился, что первое впечатление меня не обманывает: если я решил, что этот человек нехороший, в конце концов он показывает себя отвратительно. Вот эти вот — Катька и Мишка, в общем по сути они несчастные люди. Не ощутили они счастья. Было какое-то мимолетное такое счастьице, маленькое, вообще мне кажется, чтобы человек достиг настоящего счастья — это так сложно. Само не придет. Ничего хорошее само не придет. «Надейся и жди». Идиотская песня. До чего? (Поет: «Надейся и жди. Ха-ха-ха!») Да, вот щас человеческая речь насыщена до того не осмысленными, но затасканными фразами, до ужаса… Вообще вот с этим Бутцем у меня все явнее и явнее проявляется вот это. Унизил он меня. По сердцу вонна… Бля! И я ему это не прощу…

Ночь. Мы с Андрюхой на табуретках в селикагельной.

Мухи. Курим.

Андрей:

— До чего унизительный… Мне кажется, я его долгое время не забуду, то есть я его не забуду вообще. Но вообще за это мгновение у меня в голове столько информации… Вот если бы он меня еще тащил дальше, бля… А ты-то сидишь. Не… Ха-ха-ха! Ты меня… А когда он вернулся, у меня внутри… У меня вот даже затряслось все, я ушел, вот сюда вот ушел, а этот женский крик, я явно его услышал. Ото сна, что ли? И сам его испугался. Вот этот крик меня больше всего и напугал. Сам себя я напугал. И вот мне кажется, если со мной еще такая история произойдет, то я испугаюсь точно.

— Точно испугаешься?

— Да-а. Вообще, вселил он какое-то… Да и удивительного нет. Засыпаешь не дома, в лесу. Вообще, я человек даже можно сказать очень впечатлительный. Но нельзя меня заставить поверить в то, во что я не убежден путем собственного осмысливания. Вообще, в начале службы я ходил по постам с опасением, но довольно… Я не любил ходить на свету, мне больше удовольствия доставляло ходить в темноте, глядя на свет. И вот знаешь, когда хуево? Когда вот там, в караулке, находишься, звонят по ГУ и сообщают, что сбежали откуда-то опасные люди. И ты идешь на пост. Вот щас, например, мне очень страшно одному ходить ночью. Может быть оттого, что пережитый страх… Не то что темноты…

— Мыслей своих боишься?

— Вот, например, меня что всегда пугало — резкое появление человека около меня. Р-раз — человек. Это страшно на самом деле.