Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Никит, скажи вот, чего ты пишешь, про свою жизнь пишешь? Сколько ты блокнотиков уже извел, штук семь? и куда ты их деваешь? Чего он тебя к капитану повел? И чего пропиздон был от Снеткова? Э! Долбоеб! Этим он свое бессилие показывает, что он ничего не может. К командиру! Лучше б за собой последил бы. Я вот так лежу, сплю, смотрю: кто-то ходит по тумбочкам. Он, блядь, по тумбочкам лазит!

Мы сидим с Радиком Кимом в бытовке, книги рядом…

Все время кто-то заходит, выходит. Ребятня гладится, подшивается, стрижется, покуривает втихую, просто греется у включенного утюга.

Александров:

— Моя лысость не имеет границ. Рожа стала квадратной, да?

Гладит макушку и смеется.

Сашка Нифорожкин подметает:

— Примитеся на мянутку, я там вымяту из-под кресла.

Александров:

— Щас пойду звонить, пизды своим родственничкам вставлю, сволочи, забыли.

Утро. Светлейший плац, 06.10.80.

Ух-х? Как приятно, черт возьми! Освежить себя одеколончиком. Побриться!

Шугуров:

— Ильин! Ты, по-моему, отпрашивался у меня бриться, а не стоять у окна!

— А я побрился уже!

— Так, все равняют полоски!

Сима что-то в ударе сегодня опять. В окружении ребятишек поет похабщину.

— Просьба, просьба оплатить концерт!..

— Мчатся к морю электрички,

Просто благодать,

Едут сдобные москвички в Гагры загорать.

Там и дыни, апельсины,

Море и вино,

Там усатые грузины

Ждут давным-давно…

Планета вертится,

Тропинка стелется,

И все на правильном стоит пути.

Так замети меня,

Метель-метелица,

К ебене матери ты замети!

— Да-а, талантище!

— Глафира, что б вы сдохли, вы мне нравитесь!

— Ста-ановись, завтрак!

— Сима, Сима, не крутите задом, не крутите задом, вам говорят!

— Строиться, второй взвод, второе отделение! Ремни подтяните!

А после завтрака:

— Плащ, перчатки, чулки одеть. Га-азы!

— Обмундирование дворянина!

— Ха-ха-ха!

Мир сквозь противогаз.

— Ильин, ты где прислонился очком?

— Так сказали сесть, я и сел!

Черт, теперь штаны отряхивать!

— Все, снимайте, складывайте!

Заступил дежурным по батарее. А мартышка (лейтенант Мартынов) на мою голову заступил помощником дежурного по части. Юнец! Ему 22 года. Мне кажется, что его вечный крикливый тон, его нервическая суета, демонстрация «командного голоса» — делает замечание, словно в бой бросается, — от того, что он боится нас. Да-да — боится!

Жила была мелкая сошка,

Прозывалась та сошка Мартышкой.

Завелась у Мартышки под мышкой

Богом посланная мандавошка.

Испугался глупый Мартышка,

Что укусит его мандавошка,

И задрожал, как мышка,

За которой охотится кошка.

Так и умер глупый Мартышка,

И весь мир посмеялся немножко

Над безумным этим трусишкой,

Испугавшимся мандавошки.

Ха-ха-ха-ха-ха!..

Я уже устал любоваться осенними деревьями. Мне хочется затащить их в этот блокнотик такими, как есть. Нерукотворные воистину!

Гордые своим молчанием и жалкие обнаженностью своей.

Роскошные последней роскошью обреченных.

Бордовые кроны, как яркий румянец чахоточных.

Озябшие струи веток,

Бесполезны унылые строки

О дереве хвором и ветре

И о том, что грустно и холодно.

У костра согреваются дети,

Догорает опавшее золото…

Жую толстый, влажный, пористый кусок черного хлеба. Как вкусно чавкать и глотать по кусочкам! Ощущая на языке каждую крошку, посасывать корку! Разомну еще не отогретыми пальцами сигаретку и затянусь. Это мое тайное наслаждение! Эту незамысловатую радость сейчас я, пожалуй, не променял бы ни на что!

Мартышка! В бытовку вкрался! Черт!..

— Та-а-ак! Ильин! (Руки за спину. В шинели. Грозный.) Я снимаю вас с наряда! Иди, разбуди Сандракова.

Сейчас Мартышка ходит по коридору, Сандраков что-то долго не встает.

— Товарищ лейтенант, разрешите узнать, в чем причина.

— Не разрешаю! И руки вытащите из карманов. Я буду писать рапорт о передаче вас в отдел.

— Пожалуйста!..

— Где Сандраков?

И в самом деле, к чему он придерется? Вроде бы, наплевать, но внутри какая-то дрожь. Дорвался Мартышка, подобрался ко мне. Зацепил… Ходит руки за спину и сапогами стучит. Недоумок…

Вот идет сюда:

— Я не вижу Сандракова, где он есть?

— Я его разбудил.

— Не вижу, говорю!

— Товарищ сержант, вставайте, вас вызывает Мартынов. Он стоит у бытовки и снял меня с наряда…

Заспанный бедолага, матюгаясь, вылезает из-под одеяла. Горестно вздыхает коротыш:

— Ой, Никит, как ты мне надоел, блядь (ударился о стул) .

Ну вот и все.

Была грозная сцена в бытовке.

Мартышка. Сандраков — трусы, сапоги, шинель, щурится от яркого света. И я — навытяжку.

Мартынов:

— Этот товарищ, обнаглевший в корень, мне уже надоел. Его панибратские отношения с дневальными. Его вид… Расстегнутый до пупа, ремень непонятно где!.. А рядом сидит Никобадзе и спит.

— Он отдыхал, уже отстояв…

— Ильин, я вам слова не давал!.. Ты меня понял, Сандраков?!

— Может быть, лучше утром, а то людей будить…

— Ничего… Ну ладно… Утром, чтоб этого товарища и Никобадзе заменить… И Трухина, конечно, тоже! Я зашел, он сидит на тумбочке! Ну ладно… Где место дежурного, Ильин?

— В казарменном помещении.

— Где именно?

— Конкретнее я не знаю.

— Вы слышали, он даже не знает обязанностей дежурного! Завтра я буду писать рапорт?! Сегодня!..

Я один в бытовке!..

И строю себе грустную рожу в зеркале.

Мне весело и не страшно.

Мартышка подарил мне такую великолепную сцену!

Еще на утреннем разводе Шугуров просил его «унять Ильина», и вот Мартышка осуществил!

Ночь с 6-го на 07.10.80 продолжается…

По-простецки Гена Трухин:

— Ну мудак! Ну мудак! Я его в окне еще увидел и побежал к «тумбочке». Конспект по политзанятиям спрятал, табуретку — вот сюда к стене. А он крадется, Шерлок Холмс ебаный, дверь тихонько так с улицы открывает. А эту резко на себя. И голова такая белесая, глаза глу-у-упые, долбоебские: «Вы почему, Трухин, спите?» — «Да я не спал». — «Вы что хотите, чтоб я вас снял с наряда?» — «А в чем причина, товарищ лейтенант?» — «Вы еще будете пререкаться!» Ну долбоеб, вот так вот вмазать бы ему с разворота!

— Нет, лучше как-нибудь словить и в глаза спокойно так сказать: «Товарищ лейтенант, вы простите, конечно, за прямоту и откровенность. Но знаете, кто вы, — глупышка-мартышка. Маленький зелененький пупырышек, нуль, возомнивший себя миллионом. Понимаете, нуль сопливый вы!»

— Ха-га-га! С ума бы сошел!

— Ты понимаешь, Ген, он же юнец, который играет в командира и балдеет…

— Да-а, балдеет он охуенно…

— Ну конечно, представь себе. В школе наверняка был ущемленным гаденышем, в училище — шестеркой, а здесь — дорвался до власти над нами. И больше всего, знаешь, чего боится? Чтоб его не раскусили, оттого и говорит как автомат, интонаций своих истинных шестеристых боится!