Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Не нужно тревожиться, я посижу здесь, а потом спрыгну сам. Смотрите! Дохлая муха здесь. Ой, простите, товарищ майор…

— Ну подонок! Ну погоди!

— Вы как волк, а я как заяц… и паутинка! Товарищ майор, раз уж я здесь, давайте хоть окно вымою и замажу к зиме. А потом вы меня посадите…

— Газету Ильину, он будет мыть окно!..

Шугуров:

— А это, окно вымыл, Ильин?

— Да нет еще!

— А почему?

— Ну, вы же сами сказали: хорошенько все вымыть и замазать.

— Будешь ночью работать!

— Ночью запрещено.

— Ильин, ты наглая салага!

И ушел. Вот такой он парень, Шугуров…

Однажды заявил мне: «Ну, конечно, ты голубая кровь, а мы — второй сорт». Кто это мы?..

Тру…

Стекло поскрипывает под газетой, словно птенец кричит, голодный кричит птенец:

— Пищ-ща! Жрат-ть… Пищ-пищ-пищ-ща!

И неприлично воняет замазка…

09.10.80.

Утро… Звенит… Какой чистый высокий звук!..

Я убираю территорию у штаба. Почерневшие, примокшие к асфальту листья.

Метла не цепляет их.

Я нагибаюсь к одному и отлепляю его от дороги…

Он проживет этот день вместе со мной, заключенный в темный карман (кошмар) моих штанов, рядом с крошками табака и грязным подворотничком, которым я чищу бляху.

Отослал письмо Настюше, ошибся номером дома…

Сегодня мы получили зимнее обмундирование: шапки, рукавицы… белые холщовые подштанники и рубахи.

Облачились и стали похожи на ангелов или сумасшедших…

В сортире:

— Никитич, не в службу, а в дружбу — найди бумажку!

— Не-а!

— Не надо, это ж устав.

— Ну и че, подтереться!

Как приятно подтереться уставом…

Полилось утро 11.10.80.

Подъем — отбой!

Подъем — отбой!

Сон тренаж…

Разгорается бешенство.

Ослепительное солнце. На стене казармы играют тени колеблемых ветром деревьев. Дневная осенняя тишина.

Шум деревьев… Давно слушаю…

В лес за вениками!

Лес…

Из земли хребты корней.

— Приступайте, приступайте, говорю!.. Вот молодые побеги… Наклоняйте деревья, ветки наклоняйте, отрывайте, нарезайте!..

— Эх-х… У нас в Казахстане совсем мало деревьев, правда, они раскидистые такие.

Горестное к вечеру клонящееся солнце, уже потратившее свою дневную силу.

И мощными порывами ветер шумит в кронах.

Черные голые тонкие, тончайшие ветки, легко ломающиеся под пальцами.

Кенжибеков согнул березку, привалил ее к земле, словно за горло, ручищей…

Подскочивший Никобадзе остриг.

Насильники…

Отпустили наконец.

Выпрямилась.

Будет теперь вздрагивать до ночи от пережитого ужаса.

Береза! Эй! это наша работа. Мы по приказу. Веники заготавливаем, метлы — листья мести… Сама знаешь, как ужасны скрученные холодом трупики листьев.

Я словно выкручиваю ей руки…

— Ну куда, в жопу, вы такие дрова ломаете! Как ты потом вязать будешь, ты думаешь? Вот такие вот веточки надо ломать!

Стволы!.. Как бесстыдны они, омытые солнцем.

— Ильин, а ты все мыслишь? Еще ни одного веника нету. Я тебя оставлю здесь!

Ветер. И солнце рыжим мохнатым пузырем… надулось, вот-вот лопнет.

И уже безразличные ко мне деревья…

Азарт надламывания… Резко на себя! И это мгновение, когда уже с легкостью отрываешь кожу от кожи, и есть самая сладость — мерзость!..

Ломаю ветки для веников! Для метел! Листья надо сметать с асфальта и сжигать! Горят листья…

Одну схватил за шею, наклонил к ногам. Чистейшего коричневого цвета кожа у верхушки в крапинках. По-девичьи гладкая, влажная, с пушком легким…

— Ну, отпу-у-усти!

Выскользнула. Наотмашь царапнула по лицу. Дикая!

Сержант:

— Это и все, на что ты способен?!

— У меня что-то рука на них не поднимается.

— Ну, значит, будешь здесь находиться, пока рука не начнет подниматься. Я предупреждал тебя. Я тебе это вполне серьезно говорю… Я сам своим временем… Но с тобой я здесь останусь, пока ты не нарвешь, сколько положено. А когда в казарму придем, там уж по-другому поговорим…

— Блядь, мы из-за него в кино не успеем? Давай рви, Ильин, падла!

— Рви, тебе говорят!

— Товарищ сержант, я не могу бежать. У меня член распух.

— Сто-ой!

— Опоздаем, товарищ сержант!

— Эй, членистоногий, выйди из строя. Остальным приготовиться к бегу. Бе-егом марш!

Мы бежали по лесу с охапками веток, спотыкаясь о корни. Усталые погромщики-солдаты… в желтых выцветших бушлатах.

— Что ты такой хмурый, как хмурое утро?

— Да так…

А осень обливала нас лучами невидимого солнца и сквозила из глаз… Не помнящая зла…

Вчера наблюдал, как у нас в сортире сваривали трубы остова для нового умывальника. Майор приказал вычисть его зазеленевший графин. Я натолкал в графин бумаги, наполнил водой, тряс и наблюдал за жалом пламени, вырывающегося из мундштука газового аппарата. Искры взметались, как от бенгальских огней, и вдруг мундштук подмигнул мне … Дракончик!!!

И то, что нет никаких последствий моих столкновений с Мартышкой. И то, что Дмитриев на примирение идет, сигаретами угощает… Его лап дело…

Все началось с куска хлеба, вернее, с того, что я, как обычно, не допил чая в столовке (чертова нехватка чайников, из-за этого приходится всегда обжигаться только что принесенным) , так вот, не допил я чай, не доел хлеб и, сжав его в кулаке (хлеб) , выскочил на улицу. Сержанты в смех: «Что, Ильин, не наелся!» Мол, ну-ну, смотри…

Разнервничался я и не заметил, как встал в другой строй…

— Ты куда это, салага, залез?!

— Га-га-га-га-га!

Выбрался, зашагал с нашими…

Загудело, как обычно, в девять:

Слева по одному забежали в ленкомнату на программу «Время».

— Товарищ младший сержант, разрешите доесть хлеб в ленкомнате.

— Не разрешаю… Вон выйди и дожуй или спрячь в карман…

— Ну как же в карман — там грязно, там табачина, я уж лучше дожую сейчас.

Ну и встал у самой двери, со стороны коридора (не придерешься) . Дожевываю… Шугуров откуда-то!..

— Курсант Ильин, ты чего это тут, а не там?

— Дожевываю черный хлеб, товарищ старший сержант.

— А что, времени в столовой, что ли, нет?!

— Нет, товарищ старший сержант.

— А ну давай прячь его в карман и марш в ленкомнату.

— Не могу, товарищ старший сержант, хлеб загрязнится.

— Я тебе говорю, МАРШ!

— Не могу… хлеб…

Он хватает меня за плечо и пытается затолкнуть в дверь.

Я не поддаюсь:

— Товарищ старший сержант, вы запрещенными приемами пользуетесь…

И все зырят на нас… Смешки…

Шугуров:

— Но ты…

Вдруг затих… Жарун:

— Так, Ильин, что такое, почему здесь стоишь?

Шугуров:

— Вот, товарищ капитан, жевал хлеб в ленкомнате, пришлось выгонять.

— Ну зачем же вы обманываете, товарищ старший сержант, вы же сами меня пытались сюда только что затолкнуть!..

Жарун:

— Так что ж тебе, Ильин, времени, что ли, не хватает в столовой поесть?