Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

Этот мужик угостил его «дрянью», и они там же раскурили на двоих косячок.

— Слушай, этот мужик оказывается пятнадцать лет просидел… Вот такой кусище вез (показывает руками — с футбольный мяч) . Там на тысячу, больше. Мне дал вот такой кусочек (показывает — шарик для пинг-понга) . Потом я пошел к себе в вагон. А в Ростове, знаешь, почти все сошли, пять-шесть человек в вагоне. А проводник, молодой парень, высший парень — бакинец! Мы с ним покурили, чай принес, поставил все, поезд остановился, поехали… Вдруг девушка заходит русская — белая…

Стараниями проводника (он их запер в купе) и благодаря опорожненной бутылке (пузатой — «Агдам») коньяка, Сабир провел со своей попутчицей сладостную ночь. Утром она сошла в Туле. И вот поезд прибывает на Курский вокзал…

— Я выхожу на эту платформу и у всех спрашиваю: «Слушай, где здесь ГУМ? Как до ГУМа доехать?» Никто не говорит. Я смотрю, девушка идет. Спешит, наверно, москвичка… Я ее догоняю, говорю: «Сестра, сестра…» Она поворачивается, улыбается: «Что, брат?» Я говорю: «Смотри, сестра, сколько хороших, добрых, красивых глаз вокруг, и никто не говорит, как доехать до ГУМа, может быть, ты мне скажешь, а?» Она говорит: «Пойдем, мне как раз тоже туда надо». Ну, мы пришли в этот магазин, там то-се, купил все, ей купил одеколон. Она взяла, я заплатил все и купил еще это… длинное такое… мороженое.

— За двадцать восемь?

— Да! (Характерный жест рукой.) Говорю: «Какое вкусное мороженое! Никогда не ел бедный солдат такого мороженого. Сколько возьмем — пять, шесть, восемь?» Она смеется, говорит: «Мне одного хватит». Ну, я себе взял еще пять штук, съел все… Потом пошли, знаешь, спустились в такой длинный туннель, потом направо… «Детский мир». Я говорю: «Ой! какие большие часы, они ж сколько народу завалят, если упадут!» Она смеется. Пришли, немножко походили там, оттуда вышли… туда-сюда. Пришли к дому. Она и говорит: «А вот я здесь живу…» Пришли к ней… Ну, она пальто сняла, говорит: «Кушать будешь?» — «Нет, я покурю…» Сижу курю. Она пошла, переоделась в халат… Теперь, если меня в отпуск отпустят, никуда не поеду, поеду в Москву. Все четырнадцать дней с ней буду жить…

Из Стендаля: «Доколе же добродетель будет преследовать нас повсюду?»

Он лежит на топчане, из-под шинели и пары бушлатов вылазят сапоги со стертыми каблуками.

Для Дракончика: «А этот хваленый красавчик Россини, который сам себя, кстати, с Ахиллом сравнивал, был лысенький, да-да, и это факт — лысенький… Взгляните хотя бы на его портрет работы Пьеро Фола — лысенький. Ироничный? Да! Но — лысенький. Так-то вот. Слишком много прелюбо… впрочем — тс-с-с!».

Подогрел в печке (электро) фляжку и набулькал себе в кружку чая — полакомлюсь остатками Сабировых сладостей…

«Вкусовые наслаждения в собственном смысле — это то, что испытывает ребенок, которому мать дала румяный персик», — Стендаль.

Помощник дежурного ввалился с мороза, рванул дверь на себя так, что дежурка чуть не опрокинулась на него.

— От себя… от себя!

— Ага! Отлично, ты живой! Это хорошо, что ты не спишь, надо охранять, охранять… А этот что дрыхнет (сдернул с лица у Сабира шинель) ? Нагиев! Старый знакомый.

Пятерней обхватил заспанный лик бедолаги Сабира и потряс. Тот проснулся:

— А?

— Ладно, спи.

Говорит мне:

— Ну давай охраняй!..

Ушел…

Почему ночью все имеет обыкновение скрипеть, черт возьми! Падать, задевать, сотрясаться, чесаться… И вообще, мне надоело хотеть спать!

Он же задал мне прямой вопрос: как живется — полыхается? Ну вот я и отвечаю, черт побери! Откуда это раздражение!

Хоп… волосы уже выпадают. Облучаюсь потихоньку на этом объекте…

Проклятая изжога глотнуть спокойно не дает…

«Как живется — полыхается?!» Что за выспренняя, придурковатая речь… Дракончик с хрустальным обломанным хвостом…. Тьфу!

Стало видно, что он очень сильно обиделся, образовалась какая-то глупая, на глазах перезревающая пауза. Хвост его медленно опустился и начал постукивать в нервном ритме по так и не подметенному полу дежурки. Раздавленный бычок неподалеку в такт ударам хвоста стал уморительно подпрыгивать все выше и выше…

И как-то постепенно он увлекся этими прыжочками окурка, и я почувствовал, что обида прошла. Я засвистел (свистанул скорее) . Хвост угомонился и вернулся на свое обычное «царское» место.

— Интересно, а куда ты ходишь «по-большому»?

— Да вон туда, там сортир деревянный.

— Не холодно?

— Да не-е, если недолго… Так ты прямо оттуда, от моря — сюда, из Венеции сюда?

— С оперы сбежал.

— А что голый, зима ведь здесь?..

— Да у меня шерсть теплая.

— Все равно…

— Давай выйдем, что ли, а то разбудим его.

— А ну давай… Щас только вот. (Накинул бушлат.)

Вышли…

— Чего не бреешься?

— Да бритва сломалась.

— А не умываешься чего, прыщи пойдут.

— Слушай, ты чего, воспитывать явился?! — Вырвалось как-то слишком резко.

— Да не-е-ет… (И вдруг… перестал снег пихать. За плечи схватил и долго, пристально — в глаза, словно считал, сколько ресниц у меня.)

— Чего ты высматриваешь? (Я отстранился.) Все равно не разглядишь, свету маловато. Надо бы вон (кивок на звезды) лампочки сменить! — Усмехнулся Дракончик.

— Устал ты здесь. Нервничаешь, раздражаешься. Надо бы тебе отдохнуть. А? А я за тебя тут, а? Да чего тут долго говорить!

И ночь заискрилась, затрепетала. Госпожа Луна стала стремительно приближаться, пока не обрушилась на меня венецианским рассветом!

27.11.80.

Сегодня мне двадцать один год!

— Ты пиши пока: «Нагиев чай заварил, пиши, солнце за окнами». Пиши: «Три часа…» Пиши: «Ильинчик молодец, снег чистил, лопату сломал и починил». Вот так вот пиши, вот молодец! Слушай, ты много не читай, много читать вредно… Ой, бля, как, бля, холодно… еще одна лета, и пиздец! (Поет.) «Через один весны, через один зимы отслужу, как надо, и вернусь!» Быстрей бы домой, ёбано мать! (Улегся с сапогами на лежанку, свистит.) Вредно… Вот был у нас мужик один, он тоже как ты был, читал до хуя. Кончил техникум, институт, потом еще один институт… А под конец лежит в сумасшедшем доме, потому что книгами заполняются там мозги, и все, ничего, одни только книги, ничего там нет… А ты так сделай: один день почитай, потом три дня не читай, чтоб голова свежая была… Вот так, товарищ преподаватель… Как, смотри, самолет одну бомбу бросит сюда и убежит… прямо на прицепы, потом, пожалуйста, отвечай. Дежурный спит и дневальный спит. Дежурный книгу читай, а дневальный спит… А ночью это Бутс приходил? Че говорил? Храпел я? Он увидел… А-ха-ха! Солдат что любит самое главное? Что любит? Пизду… Служили бы еще девочки, была бы вообще по кайфу. Поженился бы, свою бы жену привел сюда. Та-ра-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра-ра!.. Я за тебя так боюсь… Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится, ты связался с этой книгой, Никита Алексеевич, это добру не принесет тебе… Ты меня понимаешь, давай бросай эту книгу. Давай чай пить!